Ива Максимова: Совы и Демоны

– О, – сказала Алина, улыбаясь, – а Игорь-то, наверно, уже большой.

– Да, – просиял дядя Гена, – уже ходить пытается.

Анита искоса поглядывала на Вику, изучая её. Та смотрела на свои руки и изредка поднимала глаза то на дядю Гену, то на Алину, пока они говорили. Наконец она встала, тихо поблагодарила за угощение и ушла.

– Какая она молодец, – произнесла Алина вполголоса.

– Да-а-а-а… – задумчиво протянул дядя Гена, – во всём помогает. Где приготовить, где убрать. Полгода уже тут живёт…

– И ведь совершенно не обязана всё это делать… Молодец! – громким шёпотом подытожила Алина.

Когда дядя Гена вышел из-за стола, чтобы встретить старшую дочь, Анита спросила:

– Да чего эта Вика тут делает? Я не поняла.

– Ну… живёт. Помогает. А, чего я тебе рассказываю, ты ж на похоронах не была.

В кухню зашли ещё гости. Алина встала, расцеловалась с Никой, взяла на руки семимесячного младенца, заагукала, заулыбалась, сухо кивнула невзрачному пареньку, державшемуся чуть поодаль. Анита привстала навстречу Никиным объятиям, погладила младенческий кулачок, вопросительно взглянула на паренька.

– Это Кеша, – представила его Ника, – мой муж.

– Очень приятно, – сказала Анита еле слышно.

– Как дела-то у тебя? – спросила Ника и поймала её взгляд, – Скоро обратно?

– Китайцы воскликнули, что нет.

– Что?

– Ничего. Хорошо у меня дела.

Гости сели за стол, откуда-то вынырнула молчаливая Вика и принялась расставлять новые приборы и разливать чай. Анита вышла в широкий коридор, остановилась у зеркала и принялась выравнивать пальцами пробор. Серебристые волосы не слушались, у пробора обозначились тёмные полоски отросших корней. Заметив возле зеркала календарь, девушка подошла к нему ближе, нашла дату и, водя по числам подушечкой пальца, начала медленно считать.

Всего на четыре дня дальше.

***

Даже в самый тёмный час очертания предметов в комнате были хорошо различимы. Рома сидел на кровати, подтянув к себе одно колено и прислонившись к стене. Назойливое тиканье будильника нарушало тишину. Широкий гардероб, письменный стол со стопкой книг, пустая кровать напротив – всё было неподвижно.

Кроме существ за окном.

По залитому лунным светом двору бродили высокие животные, передвигавшиеся на широких задних лапах. Они напоминали зайцев, если бы зайцы были ростом с человека. Короткая светлая шерсть топорщилась на сгибах конечностей, острые кошачьи уши гибко поворачивались то в одну, то в другую сторону. Рты обозначились полумесяцами на плоских голых мордах.

Одно из существ приблизилось к окну, ступив на завалинку, и прижалось к нему узким лбом. Его круглые чёрные глаза медленно обвели взглядом всю комнату и наткнулись на Рому. Несколько секунд существо изучало человека, затем беззвучно метнулось назад, за ним устремились другие животные.

Рома подошёл к окну и выглянул наружу. Во дворе, вымощенном плиткой и чисто выметенном, никого не было. Рома обмахнулся листом бумаги, взятым со стола, ладонью отёр пот со лба, выдохнул.

На кухне горел ночник. Рома взял графин с водой, поднёс его к губам и начал пить большими глотками. Вернувшись к себе, он вынул телефон из-под подушки. 2:45.

Свет настольной лампы лёг на стопку книг. Рома взял верхнюю. «Горячий снег». Отложил. «Бегущий человек». Книга отправилась в сторону. «Униженные и оскорблённые». Рома повертел чёрную книгу в руках, прочитал название несколько раз и отложил. «Это я, Эдичка». «Отверженные». «Горе от ума». «Цементный сад». «Иосиф Бродский. Сочинения». «Сто лет одиночества». «Убить пересмешника».

Юноша сложил книги обратно, аккуратно выровнял стопку и выключил свет. Луна зашла за скат крыши и оттуда освещала рваные облака. Рома лёг в постель и отвернулся к стене.

Часы торопливо тикали.

Рома сел, обхватив голову. Помассировал виски. Пару раз ударил ладонью по затылку.

– Выбивайся, дурь, – процедил он сквозь зубы.

Он взял будильник и сунул его под подушку на соседней кровати. Стало тихо.

Рома полежал некоторое время неподвижно, но вдруг начал сучить ногами, сбил одеяло, стукнул кулаком по спинке кровати, снова сел и запустил пальцы в волосы.

– Это невозможно! – произнёс он громким шёпотом.

Пластиковое окно в спальне казалось голым без занавесок. Двор всё так же пустовал. Небо посинело.

Рома натянул шорты, накинул фланелевую рубашку и лёг в постель, не укрываясь.

Густые синие сумерки постепенно сменились серыми.