Мой отец отроком сам при церкви той служил и сам слыхал, как настоятель пред смертью исповедовался. Лежит у себя в келье, молится, о прожитых годах своих воспоминания ведет. Подозвал к себе послушников и говорит, задыхаясь, мол, знает точно, что чудо произойдет великое, а какое не сказал. Наутро оракула омыли, отпели и к ангелам сопроводили. И пророчество его ждать не заставило, пришли отдельные товарищи и все разворовали. А после войны на этом самом месте погост образовался и расползся, как огонь, как гангрена по телу.
– А сейчас твои родители где?
– В земле. Отец от стоянки к стоянке жил, как спелеолог, как муравей-кочевник, то по бивакам, то по лагерям скитался, так и зачах до моего рождения. – Олег глотнул еще пива. – Да и про мать свою я ничего не знаю, роженица светлого дня в наш атомный век. Появился я раньше положенного срока под покровом небес возле автобусной остановки, насилу вынырнув из мертвой утробы. Тогда уже смерть за мной семенила, странное дело, смерть дверью ошиблась да и забрала с собой мать мою вместо меня. Просыпался каждый день и думал только о той, что сиротой меня оставила. А когда смерти в глаза заглянул, то понял, что не ее надо бояться, а жизни пустой. И видишь, сам к ней в помощники нанялся, клиентуру теперь в срок поставляю вроде того перевозчика душ умерших по водам подземных рек в царство Аидово.
– А кто же тогда тебя растил?
– Медведи.
– Что еще за медведи? – Не понял я.
– Олимпийские. Теперь понял.
– А я в детстве лягушку из земли отрыл, – говорю ему, пока он слушает, – а потом узнал, что они сами в норы заползают, представляешь, объедаются там всяких червей, вырастают, как слоны, и выбраться не могут, поражаюсь просто. И что они там все это время делают, спят что ли или сидят, пока не умрут?
– Эка невидаль, сидят себе и сидят, тебе какая разница, может, им нравится в земле сидеть. Ничего поразительного, мы сами от них мало чем отличаемся, нор себе понаделаем, сидим в них, согнувшись, спим, едим и в них же умираем. Я что-то подобное слышал, но там про жабу было.
– А в чем разница?
– В образе жизни. Это жабы преимущественно червячками питаются и личинками, а лягушки предпочитают в своем рационе летающих в воздухе насекомых. Но репутация у них одна, не очень чистая.
– И размером они еще отличаются. – Были у меня подозрения на этот счет. – Жабы огромные такие и поэтому они не прыгают, а ползают. Тяжело им прыгать с таким весом.
– Жабы не ползают, а ходят. – Олег задумался. – А я не помню своего детства. Я знаю, что оно у меня было, но я все равно его не помню. Знаю про мать, про отца, а если подумать, то откуда я это знаю, если я их никогда не видел? Я не помню себя в прошлом, его для меня нет. А, возможно, и меня нет.
– Похоже на явный абсурд.
– Абсурдное выражение внешне не является противоречивым, но из которого все-таки может быть выведено противоречие.
– Как это стоит понимать? – Чересчур запутанно.
– Ну, скажем, в высказывании «Александр Македонский был сыном бездетных родителей» есть только утверждение, но нет отрицания и, соответственно, нет откровенного противоречия. Но ведь ясно, что из этого вытекает очевидное противоречие: некоторые родители имеют детей и вместе с тем не имеют их. Вообще, мое рождение и рождение как явление превосходит все законы природы. А твои родители еще живы?
– Только мать, у нее очень серьезная болезнь, а отец попал под машину.
– Иногда под машины не попадают, иногда под них бросаются.
– Бросаются? Зачем?
– Чтобы остаться в одиночестве. А ты единственный ребенок?
– Да… вроде.
– Ну вот и хорошо.
Из-за незаметно пришедших посетителей помещение было пропитано углекислым газом и копотью, нависший над столиками туман был не особо заметен привыкшим глазом, но прекрасно оседал на моих застоявшихся бронхах, он сдавливал грудь, выжимая из меня последние молекулы кислорода. С рождения я страдал острыми астматическими приступами, это происходит из-за спазмов гладкой мускулатуры бронхов.
– Так зачем же вы курите, если страдаете таким недугом? – выплеснул открытый упрек Мирский. – Вы же сами говорили, что ведете подобающий образ жизни?
– От болезни я чудесным образом излечился, – мягко ответил Денис, прикуривая сигарету. Он встал с кресла, подошел к окну, выпустил порцию ядовитого дыма и выкинул окурок в раскрытую фрамугу. – Я продолжу?
Теперь когда ты видишь пятно, ты уже понимаешь, что это не пролитое вино, не клюквенный сок и не кровь, это просто пятно, а расстегнутая ширинка, может быть сломанной и не ширинкой вовсе. Не надо искать смысл там, где его нет. Все это лишь следы нашего пути, пути без смысла, пути без пути.
Читать дальше