Алиса Юридан: Сигнальный экземпляр

– Слушайте, я не собираюсь брать лишний грех на душу. Да и математика моя, скажем прямо, вам не особо нужна, особенно здесь и сейчас. Так что вы не бойтесь. Просто старайтесь, ладно? А с оценками я улажу.

Ребята были безмерно ему благодарны. Именно с математикой, как это водится, проблем было больше всего. Особенно учитывая, что они шли быстрыми темпами и загружались большими объёмами. Но поняв, что все учителя, и особенно математик, на их стороне, бедняги вздохнули с облегчением.

Следующую неделю директор Барни также не выказывал особого интереса к их учебным успехам. Казалось, он чего-то ждёт, но никто не мог понять, чего именно. За две недели все оценки были исправлены. Даже у самых безнадёжных учеников больше не было троек, не то что двоек. Даже по математике.

Казалось, все вместе они успешно миновали разразившийся было кризис.

В одну из бессонных ночей (хоть вроде всё и было нормально, чутьё подсказывало, что что-то не так, и всё это сильно давило на психику), ворочаясь в своей кровати, Себастьян снова и снова прокручивал в голове давний разговор с Ронни. Тогда Себастьян удивился, почему никто не интересуется, куда пропадает столько учеников.

– Как такое возможно?

– Легко, – отозвался Ронни. – Как и всё тут.

– Но почему?

– По бумагам всё сходится. Всегда. Уж не знаю, что он с ними делает, с именами нашими и нашим количеством, но только когда приезжает проверка, которой плевать на то, что здесь происходит, всё всегда сходится.

– Но это же просто невозможно!

– Почему?

– Но… Но как? Что значит «почему»?

– Кому какое дело? На нас всем плевать. Всем плевать, понимаешь? Думаешь, они запоминают хоть кого-то из нас, когда приезжают сюда? Думаешь, им интересно хоть что-то, кроме того, что бумаги в порядке, а директор Барни дружелюбен и приветлив с ними, как всегда? Да даже если бы что-то было не так, не уверен, что им было бы хоть какое-то до этого дело. Впрочем, этого мы не знаем наверняка, потому что всегда всё сходится. Живые мы сходимся с нами бумажными. Всё идеально. И все довольны.

– Это просто невероятно.

– Забудь эту фразу, Себастьян. Здесь она не имеет смысла. Здесь возможно всё. – Ронни горько усмехнулся, потом добавил: – Кроме побега.

И теперь, несколько недель спустя, Себастьян забыл эту фразу, как и многое из своей прошлой, теперь казавшейся ему далёким сном, жизни.

Здесь возможно всё.

Обстановка медленно, но верно накалялась. К постоянному страху теперь стало примешиваться постоянное ожидание подвоха. Ну не могло всё быть хорошо так долго. Просто не могло. Исправленные, а чаще – просто нарисованные учителями оценки перестали давать чувство спокойствия. В этой школе оно никогда не задерживалось. Все чувствовали, что директор Барни неспроста оставил их в покое – все ждали. Ждали очередного кошмара. И чем дольше они ждали, тем хуже становилось. О, директор Барни прекрасно знал, что они чувствуют. И он умело и с удовольствием этим пользовался.

Неизвестность страшит всегда, особенно, если дело касается директора Барни. Зная, за что последует наказание, можно попробовать его избежать. Можно с упоением отдраивать школу, вести себя тише воды, ниже травы, не нарушать ни единого правила, безукоризненно следовать им, не иметь больше двоек и троек – можно. Таким образом пережить очередной день без потерь – можно. Но не зная, к чему придерутся на этот раз – невозможно. Ведь это может быть что угодно, и ты не узнаешь, что, пока не настанет наказание. Наказание за то, чего ты и в мыслях не отнёс бы к тому, чего делать не следовало. А когда узнаешь, уже будет поздно.

Каждый уже понимал, что грядёт что-то ужасное, если после разговора в спортзале директор Барни практически оставил их в покое. Каждый понимал, что это неизбежно. И каждый хотел бы узнать, в чём будет заключаться новая угроза. Но, конечно, не на своём опыте.

И так было всегда. Поэтому дружба ни у кого из них как-то не складывалась. Какая уж тут дружба, когда ты всё время хочешь, чтобы на этот раз кара директора Барни пала не на тебя, а на кого угодно другого? Когда ты готов смотреть, как уводят другого, только бы узнать, за что, и чего теперь опасаться? Когда каждый озабочен лишь своим выживанием, и жизнь другого не имеет значения? Когда ты постоянно боишься за себя, и бояться за кого-то ещё попросту не остаётся сил? Когда, даже если ты вдруг всё-таки подружился с кем-то, ты в любой момент можешь лишиться своего друга? Какая уж тут дружба? Не в ходу она была в этой школе. Так было не всегда, но постепенно так само собой сложилось. И так было, наверное, правильно. Но Ронни так не считал. Как и Себастьян.