Евгения Морозова: Я помню всё…

Она сама бы сейчас уже отправилась на фронт врачом, но на ее руках две дочки. Она так боялась за них, ее просто съедал страх, потому что уже ползли слухи, что фашисты не жалеют никого, насилуют девочек и мимоходом расстреливают. Немцы убивали всех, кто только мог держать в руках автомат. Только по этому признаку человек уже должен быть уничтожен. Милана тряслась днем и ночью. Бедная женщина не представляла, как они будут жить, чем кормить детей. Те продукты, которые оставались, уже почти закончились. Ее муж, с которым она чувствовала себя как за каменной стеной, находился на переднем крае битвы. Она должна рассчитывать только на себя. Наравне с грядущим голодом была опасность того, что ее уже подросшие дочки могут попасться на глаза фашистам..

Младшая Ниночка вытянулась в свои тринадцать лет как тростиночка. Да чего тут удивляться, ведь и сама Милана, и Григорий были стройными и высокими. Такой же красавицей становилась их младшенькая… А старшей Надюше исполнилось в феврале семнадцать лет, она уже сдала все экзамены, и теперь мечтала, что после выпуского бала отправится к своей любимой бабулечке в Благовещенск. Она мечтала поступить в Благовещенске в медицинский институт и стать врачом, как мама. Однако планам миллионам советских людей не суждено было осуществиться. Некоторым – никогда, а уцелевшим долго еще было не до осуществления довоенных планов. Прошел месяц. Их никто не трогал, хотя выстрелы слышались то и дело. На улицах стали появляться какие-то подозрительные личности, предлагающие купить вещи за деньги или в обмен на продукты. Поскольку было лето, то летние вещи были более продаваемы. Милана собрала свои самые лучшие платьица и вынесла на улицу, где ее поджидал человек, которому она махнула рукой из окна. Он стоял спокойно, у его ног был мешок с продуктами.

Он с пристрастием осмотрел все четыре платья, вздохнул и покачал головой.

Милана со страхом спросила:

– Ну что, берете?

– Жаль мне тебя, потому и возьму. Но вещи сильно поношенные, кому я их продам? Могу предложить лишь вот это.

И он достал из мешка килограмм картошки, пачку гречки и пшена. Подумал, наклонился снова к мешку, порылся в нем и достал пачку соли. У Миланы слезы выступили на глазах. Но выхода не было, и она рассталась с платьями, прижала к груди продукты и пошла домой. Слезы сами собой катились из глаз. Неизвестно еще, что будет дальше… Да, действительно, ей неведомо было, что дальше будет только хуже.

Судя по тому, с каким счастливым видом ходили фашисты по их городку, становилась понятной обстановка на фронте. Фашисты быстро наступали. К осени они хотели закончить наступательную компанию. Москва должна быть взята в октябре.

В начале августа по городку проехал на автомобиле человек с рупором в руках. Он громко повторял на каждой улице одну и ту же фразу на русском языке:

– Внимание! Жители города! Через час все обязаны выйти из домов, с собой возьмите свои ценные вещи и документы. Кого найдем в квартирах, расстрел на месте, без предупреждения.

Было очень страшно. Милана сказала девочкам как можно спокойнее, что им надо вскоре выйти на улицу. Дома нельзя оставаться – расстреляют за неподчинение. Через час в центре военного городка между домами собрались все жители, семьи тех военных, которые в этот момент защищали всю страну, только своих самых дорогих людей защитить не могли. Женщины прижимали к себе детей, жались друг к другу. Толпа стояла настолько плотно, как монолит. Все понимали, что хорошим визит немцев не закончится. Да и сами фашисты понимали, что категория людей не такая уж и простая. Это выкормыши тех, кто сейчас им противостоит на просторах Советского Союза. Эти женщины с детьми фашистам совершенно не были нужны.

Народ стоял в напряженном ожидании. Только младенцы беспечно тянулись к лицам матерей, чтобы схватить мать за волосы или поковырять ей глаза, как это любят делать малыши.

К толпе подрулила легковая машина с открытым верхом. Водитель лихо затормозил прямо перед стоящими женщинами. И тут же побежал открыть дверцу важному пассажиру. Тот вышел из машины и вслед за ним выскочили трое солдат с автоматами наперевес. Милана подумала:

– Хороши перед беззащитными женщинами и детьми бегать с автоматами. – И снова слезы выступили на глазах.

Тот, кто был главным среди немцев, шел вдоль рядов женщин и детей. В руках у него

была дубинка, за поясом – пистолет. Немецкая форма была на нем как влитая… Очевидно, подгоняли форму специально для него. Высокий чин? Это был молодой мужчина, даже, можно сказать, что он не стал еще мужчиной, это был молодой парень. Сапоги на нем блестели, и весь он был начищенный и такой торжественный. На лице его было написано, что он явно упивался властью над беззащитными людьми. Его лицо было красивым, черные большие глаза, высокий красивый лоб… Чем-то напоминал советского поэта Владимира Маяковского. Ростом он был около двух метров, фигура прямая. Ему бы на подиуме показывать модели мужской одежды, а фашист неторопливо шел, похлопывая дубинкой по голенищу сапога. Он внимательно всматривался в лица людей. Но действий никаких не предпринимал.