Наталья Крынкина - Пятёрка. Повесть

Но теперь нужно возвращаться в привычную колею. Это примерно, то же самое, что поставить на место вывихнутый сустав.

Три недели сборов. И из них лишь три ночи в постели с женой. А потом две выездных недели. Расписание я уже видел. Я уезжаю завтра вечером. И нам надо прожить эти сутки так, словно завтра ничего не будет.

– Чем мы сегодня займемся? – Наташин носик коснулся моей щеки, и она чмокнула меня в небритый подбородок.

Я взглянул на наручные часы. Ого! Мы провалялись в кровати почти до полудня. Да и не хотелось вылезать. Лежать бы еще и лежать.

– Ну, для начала устроим постирушки, – я взял с подушки цветок и вставил в ее волосы, – Я же обещал. А потом совершим бартер: я тебе ведро мороженого, а ты мне печеную курочку. Хорошо?

– Ладно, – согласилась. – А потом?

– Хочешь, сходим в кино?

– Не хочу, мы там позавчера были, – тихонько фыркнула.

– Тогда сама придумай.

– И придумаю. Мы пойдем выбирать чайник, ты же мне вчера спалил чайник, дорогой, – это она ко мне обратилась, а не определила стоимость посудины. Да, спалил. Поставил на плиту и забыл о нем. Так сама же виновата. Кто просил спинку потереть? И насколько это затянулось?

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – я вздохнул.

– А теперь иди бриться! – она чмокнула меня в нос, и я встретился взглядом с ее шаловливыми глазками. Потом подскочила резво, стащив с меня одеяло, и, кутаясь в него, побежала из комнаты. Через полминуты хлопнула дверь в ванную.

Просто чудеса женской логики. Не перестаю удивляться. Отослала меня бриться, а сама заперлась в ванной. Да и совершенно не хочется, если честно, брать в руки станок. Лучше чай согрею (в кастрюле), пока она там чупахтается. Желудок уже начинал гневаться, требуя чего-нибудь принять.

Я приготовил Наташины любимые горячие бутерброды с колбасой и расплавленным сыром. Первое время я совал в них веточку укропа или петрушки, но она начинала плеваться при одном их виде. Мои доводы об их полезности не имели действия. Жена почесывала подбородок и заявляла: что полезно, то не всегда вкусно. Мед она тоже не ела. И малиновое варенье. Да и вообще все, что пахло малиной. Говорит, в детстве перекормили.

Она снова захлопала дверьми. Загремела какими-то тюбиками. Я терпеливо ждал, когда она изволит явиться в кухню. Включил телевизор, мирно до этого времени дремавший на холодильнике, и стал размешивать сахар в чашке.

– Эй, жена моя, природная, – именно это слово означало в переводе с латинского ее имя, – потом намажешься своими мазилками! Я уже все съел!

– Иду-иду! Сейчас цветы куда-нибудь поставлю! – раздалось в ответ. Следующие минут десять она металась по квартире в поисках вазочек и банок. На мое предложение сунуть всю охапку в тазик, справедливо заметила, что в тазике я буду сегодня стирать. Наконец, когда я уже почти допил свой чай, пришла ко мне и опустилась рядом на мягкий диванчик, устало вздохнула и положила голову мне на плечо.

– Твой чай уже остыл, – я повернул к ней лицо, ткнулся носом в ароматные влажные волосы.

– Ну и пусть. А что ты смотришь? Новости? – взяла с тарелки бутерброд и уставилась в телевизор, – Я забыла тебе сказать… то есть не успела. Тебе звонили.

– Кто? Когда? – я забросил ее ножки к себе на колено и откусил от предложенного бутерброда, – Давай ешь сама.

– Сегодня утром, когда ты убегал. Виктор Анатольевич.

– И чего ему не спится… – я пожал плечами и потерся носом о щечку жены, – Сказал что-нибудь?

– Да ничего. Велел напомнить, что на работу завтра. Ты уже весь, наверно, чешешься оттого, как хочется в руки клюшку взять. Устал от меня, да?

– Да вообще надоела ты мне до изжоги! – подтвердил я шутливо, но она, как водится, обиделась, отвернулась, засопела. Я ухмыльнулся, молча встал, чтобы помыть за собой чашку, – Давай быстрее сушись, одевайся, пойдем за чайником.

– Не пойду я ни за каким чайником! – даже не посмотрела в мою сторону, – Сам иди!

Я отодвинул занавеску на окне в угол, распахнул пошире створку. Теплый ветерок. И жесткий голос жены:

– Закрой окно! Я мокрая! Меня продует!

– Мокрая… продует… – я передразнил ее, отобрал у нее бутерброд и подхватил на руки. Она взвизгнула. Взял ее поудобнее и высунул ножки в окно.

– Ай-ай-ай! Дурак! Поставь меня на место! – вцепилась в мою шею и замахала ногами так, что чуть не слетели тапки, – Пусти меня, Егор! Я боюсь!

Потрепав ей нервишки, стараясь не задеть горячую кастрюлю, вернул ее обратно в квартиру, но на пол не опустил. Упали тапки. Замечательный финал.