Ольга Постникова: Колыбельная для деревни

Он просто взял пожитки и ушёл жить в свой дом – за лето подремонтирует, там дел не так уж много. А с кем ему жить, он даже с сестрой советоваться не будет.

В доме Елены громкого скандала не было. Дом затопили слёзы матери:

– Лена, одумайся, что же ты нас позоришь. Во всей деревне только Вовка глухонемой не перемалывает твои косточки. И то, ухмыльнулся, когда овец встречали. И до него уже дошло, объяснили ему на пальцах добрые люди. Да, Бог с ними, с косточками. Он же тюремщик, Ленка. Туда хороших людей не сажают. Светка-то скрывает, а люди говорят, что за убийство его посадили. Ты в глаза ему посмотри – чистый зверь.

Мать напомнила о глазах, и Елена снова утонула в них… памятью. Как под гипнозом, вышла из дома и узенькой тропкой, что сзади огорода, направилась к Хопру. Она хотела посидеть одна на берегу. Подумать о своей жизни, дочке, родителях. И, обманывая себя, пыталась, не допустить даже в мысли это имя, но как можно не допустить то, чем уже заполнено всё существо.

Когда увидела силуэт сидящего у воды человека и яркий в сумраке вечера огонёк сигареты, ноги стали ватными. Это мог быть кто угодно, но она знала, что это – Лёня. Ни вперёд, ни назад не могла, сделать ни шага. А он, почувствовав присутствие за спиной, обернулся, и тоже безошибочно узнал в женском силуэте её, Елену. На таких же ватных, как и у неё, ногах подошёл, прижал к груди и снова, как днём, два сердца слились в одном ритме, наполняя двоих таким счастьем, что, если бы не прохлада от реки, они могли бы опалиться в его жа; ре. Всю ночь, забыв обо всём и всех на свете, они тонули, возносились, пари; ли. Во всём мире были только он, она и соловьи, с ума сошедшие то ли от своей любви, то ли от любви этих двоих. И ещё – река. Стараясь не обжечь резкой прохладой воды, она бережно принимала их потные тела.

Говорили они о чём-то, кроме любви, о которой, прожив почти полжизни, даже не подозревали? И, наверное, если бы не встретились вчера, случайно, так и не узнали. Может, говорили, а, может, понимали без слов, как будут жить дальше.

Когда чёрный бархат неба стал приобретать синеватый оттенок, а звёзды – на глазах гаснуть одна, за другой, когда наступила предутренняя тишина, потому что умолкли утомлённые соловьи, Лена опомнилась – родители наверняка не спали всю ночь, ждали её. Что же она вытворяет? Надо бежать домой, скоро коров сгонять будут, подоить бы, успеть. Надо, надо… ей, а губам ничего этого не нужно. Они жили своей счастливой жизнью и не хотели отрываться от других счастливых губ. Едва оторвавшись, приникали снова.

Прошмыгнуть в дом незаметно у Елены не получилось – отец чистил во дворе стойло у коровы. Молча, с укоризной посмотрел на неё. Мать, с припухшими от слёз глазами, грела на плите воду для утренней дойки. Разомкнула было скорбно сжатые губы, но, посмотрев на дочь, осеклась. Лена светилась так, словно солнце всходило не за окном, а в ней самой. Такой счастливой, мать её не видела. Ну, если только в детстве.

Ни сватовства, ни свадьбы не было. Просто Лёня днём пришёл к ним с букетом полевых цветов для матери, коробкой конфет для Анюты и бутылкой вина для отца. Мать растерялась, никто, никогда не дарил ей цветов. В растерянности, собрала на стол и, молча, просидела всю трапезу, мало понимая, о чём говорил Лёнька, что отвечал ему отец. Только, среди разговора, невпопад сказала, как отрезала:

– Анюту мы вам не отдадим. С нами будет жить.

Лёня посмотрел на будущую тёщу с недоумением, а Лена покраснела:

– Мама, что ты так волнуешься? Анюта уже большая девочка, сама решит, где ей жить. Пока пусть с вами поживёт, там, в доме, нужно ещё обустроить всё, сколько лет нежилым простоял. Потом видно будет. Мы же не за тридевять земель уезжаем, всего-то – через улицу.

Отец, раскрасневшийся от вина, согласно закивал:

– Ну, да, ну, да. Что ты, мать, так разволновалась – не за тридевять земель дочка уезжает. А внучка, что ж, она с нами жить будет пока – делов в дому много. Ты, Ленька, не сомневайся, я помогу, только скажи. Руки-то ещё не забыли плотницкое дело, да и печку вдвоём осилим сложить. Только, вот, что я тебе скажу, класть надо не простую, а под газ. Разговоры идут, что будут нам газ проводить.

И они вышли во двор перекурить в разговорах мужские заботы, оставив женщин в доме. Очень сложно у них мысли устроены, мужчинам бывает в тягость, разбираться. Вот, как сейчас – плачут, когда надо радоваться.

Лена, обняв маму и дочку, плакала от счастья. Не чувствуя своих слёз, вытирала мамины – горючие, ручьём катившиеся по её щекам. И Анюта сказала своё слово: