Ко мне иногда заезжает месье Жерар – вот он уж точно антиквар, как вы изволили выразиться. Из самого Парижа. У него там не один салон. Важный такой. Машина у него такая большая, блестящая. А зайдет, бывало, ко мне в магазинчик, увидит чего-нибудь новенькое, так не поверите, месье, прямо вопьется. Вся важность с него вмиг слетает – шляпу с перчатками прям на пол швырнет, полезет в угол, весь пылью перемажется. Сияет прям весь. Он у меня часто на ночлег останавливается. Притащит из машины коньяк да лимон да сыр дорогущий, а я яишню заделаю – и сидим мы с ним ночь напролет.
Все друг дружке байки разные из жизни вещей старых рассказываем. И смех, и грех, месье. Ведь, вроде уж, пожилые люди, а увлечемся – кричим, месье, перебиваем друг дружку. Он – не чета мне – человек образованный, так и сыпет датами да фактами историческими, а вот не гнушается с дядюшкой Полем время скоротать. Да и то сказать, месье, вот он, к примеру, человек обеспеченный, и деньги на старье хорошие делает – я-то, между нами, в основном, на его комиссионные живу – а душа у него открытая к мечтанию осталась. Не деньги он, в первую голову, в старых вещах видит, не деньги, а те самые осколки жизни чужой, что мы поминали давеча.
Пейзажик, месье. Дилетант, конечно. 1901 год – вот здесь, в углу помечено, а подписи не разобрать. Должно быть, местный, потому как знаю я это местечко. Как из нашего городка выезжать, так сразу же направо, где сейчас бензоколонка стоит. А смотреть надо от кафе придорожного. Я-то помню его прямо таким как здесь нарисовано. Вот на этом холме я мальцом, бывало, ежевику да чернику собирал.
Матушка-то моя, земля ей пухом, мастерица была пироги с ягодами печь. Вот тоже, месье. Жил вот человек, рисовал. Для себя, видимо, рисовал, нравилось ему это дело, стало быть. Помер уж, наверно, давненько, а сколько же от него осталось… Я, к примеру, как посмотрю на эту картинку – безделица, вроде, и цена ей грош – так вкус пирога во рту и чувствую, да матушку и батюшку вспомню.
Прямо слеза прошибет. Да, ведь, наверно, не один я такой. Вон и вы, месье, я же вижу – без усмешки, с пониманием, стало быть, барахлишко мое перебираете. А дядюшке Полю иного и не надо…
С недельку еще у нас тут проживете, стало быть? Конечно, заходите еще, месье. В любое время буду рад вас видеть. Если закрыто будет, вон в колокольчик звякните…
Спасибо, спасибо, месье! Я уж, стало быть, вечерком… за ваше, хе-хе, здоровье, месье…
Вот уже две недели я свободен от той изматывающей меня в течение последних нескольких лет боли. Если можно привыкнуть к постоянным физическим страданиям, то я к ним привык. Непонятный недуг, вызывающий лишь глубокомысленное покачивание голов умудренных опытом лекарей, точил меня изнутри, убивал всякое желание жить, калечил мои мыслительные способности, концентрируя работу мозга только на ощущение физического страдания, размазанного по всему телу. В считанные месяцы я превратился в дряхлого старика, для которого было подвигом самостоятельно подняться с постели и подойти к окну, вдохнуть свежий ветерок, треплющий занавески запахом трав с ближайших полей. Бессонными ночами сквозь прижмуренные веки я ловил боязливо-жалостливый взгляд немолодой, доброй сиделки. Взгляд, что лучше любого светила медицинской науки диагностировал мой стремительный полет к смерти.
Ужаснее всего было то, что физическое заболевание полностью убивало мои мысли, так любившие бродить по лабиринтам вечных вопросов бытия, мою память, привыкшую толкаться среди неисчислимой людской толпы, выплескивающейся со страниц исторических фолиантов в мой уютный кабинет. Убивало мою бессмертную душу, стремящуюся парить в неведомых далях и высях.
Так вот! Две недели назад произошло чудесное исцеление. Боль ушла практически мгновенно. Боясь осознать происходящее, я какое-то время лежал неподвижно, прислушиваясь к давно забытому ощущению внутреннего покоя. Я чувствовал себя как человек, мгновенно освобожденный от давившей его в течение долгого времени тяжести. Это было что-то сродни полету или, скорее, парению.
Через какое-то время я рискнул подняться с постели. Перевернулся с привычной опаской на левый бок, чтобы свесить сначала правую, а потом левую ногу. Обычно эта простая процедура требовала напряжения почти всех оставшихся у меня после длительной болезни сил. Сейчас же тело легко и услужливо повиновалось любым моим движениям. Для начала я прошелся по комнате, бывшей столько лет моей тюрьмой, наслаждаясь такой обыденной для здорового человека способностью двигаться без посторонней помощи. Тело, ноги, руки были сильны и невесомы. О Боже, что это было за наслаждение. Я вышел в холл и с легкостью взлетел по лестнице на второй этаж, в мой любимый кабинет. Такую легкость в движениях, такое неповторимое желание двигаться, двигаться быстро и играючи, помню, я испытывал лишь в годы далекой юности, когда усиленно занимался спортом.
Читать дальше