«Я ее обязательно найду, – сосредоточенно рассуждал Иван под мерный шаг Бердыша. – Третий и младший сын царя обязательно возвращается домой победителем, об этом везде говорится, а ведь люди, писавшие книги, наверняка в этом кое-что смыслят. Конечно, Дмитрий и Василий сильней, ловчей и опытней меня, но я ведь третий и младший, а это значит, что повезет только мне. По правде, это даже нечестно по отношению к брательникам – но увы, никуда от этого не деться. Так в мире заведено, авторы всех книг это в голос твердят. Не знаю как, но я обязательно разыщу жар-птицу, сколько бы времени и сил у меня это бы ни отняло. Я докажу, что я не ребенок! Деточка!.. Я тоже кой-чего стою, между прочим!»
Вспоминая старые обиды, Иванушка сердито мотнул головой, поднимая с шелома тучи пыли, прочихался – и снова погрузился в приятные раздумья.
«Надо придумать какой-нибудь план. Да. Точно. Во всех книгах главный герой всегда придумывает план. Например, надо начать расспрашивать людей, кто-нибудь, да знает, не может же быть так, чтобы никто и никогда о ней больше не слышал!»
Довольный собой, царевич нетерпеливо огляделся, готовый приводить свою идею в исполнение – и насупился. Людей вокруг было не слишком много, чтобы не сказать совсем никого. Может, в поле, куда он не свернул, он уже доехал бы до деревни? Может, вернуться?…
Иванушка фыркнул. Кто и когда слышал про лукоморских витязей, возвращающихся только потому, что поехали не туда?! И подумаешь, деревня! Наверняка эта дорога ведет в какой-нибудь город, или даже в другое государство! Уж там-то всем наверняка известно про жар-птицу, ибо наставник Олигархий всегда цитировал Демофона, приговаривая: «Нет пророков в своем отечестве». Но если их нет в отечестве своем, значит все они собрались в оте…»
Если бы поводья не были намотаны на руки царевича, он был бы навзничь сброшен на землю взвившимся вдруг Бердышом. Ошалевший, ничего не понимающий Иван вдруг повис между небом и землей, не успев даже испугаться. Под ногами у скакуна мелькнула и пропала серая тень волка, конь с места рванулся в карьер и понесся, не разбирая дороги, в лес, волоча Иванушку за собой.
Словно обезумевший, перескакивал он через валежник, ломился напролом сквозь кусты, давил муравейники и ломал нависавшие сучья, и, казалось, даже не чувствовал веса поверженного всадника. Оглушенный, избитый о коряги царевич не мог даже крикнуть. Небо, деревья, земля слились воедино, закружились в бешеной карусели, замелькали, как будто захотели поменяться местами, но не могли остановиться. В разорванном платье, с разбитой головой и разодранным в кровь лицом, Иванушка зажмурился и обмяк, даже не пытаясь уже освободить руки…
Если собрать в единое целое осколки (вернее, обломки) мыслей и ощущений Ивана в тот момент, то после тщательной и продолжительной судебно-медицинской экспертизы можно было бы с изрядной долей вероятности предположить следующее: «Лучше бы он затоптал меня на дороге.»
Милосердное беспамятство охватило Ванюшу задолго до того, как не выдержали очередного рывка и лопнули поводья, и взбесившийся иноходец унесся в лесную глушь, оставив беспомощного неподвижного хозяина на произвол леса.
* * *
Больно.
Как больно!
Почему так больно?…
И холод.
Где я?
Что случилось?
Мама!
Что со мной?
Мама!..
Мама. Мама здесь.
Мама! Почему так сыро кругом?!
Что это?!
Мама? Почему оно такое холодное? И скользкое? Мама!..
Тяжелым прыжком компресс переместился со лба на грудь. Царевич с усилием разлепил веки, или ему только показалось, что он это сделал, и обнаружил, что глядит прямо в глаза огромной лягушке. На голове у лягушки что-то блестело.
– Иван? – строго спросила лягушка.
– Иван, – скорее подумал, чем выговорил, он.
– Царевич? – продолжила допрос лягушка.
– Царевич, – как завороженный подтвердил Ваня.
– А стрела где? – не отставала лягушка.
– Во дворце Стрела. У меня Бердыш был.
Казалось, лягушка засомневалась.
– Это что еще за новая мода? Стрела должна быть, как испокон веков заведено. Ну, ничего, я еще изменю эти легкомысленные порядки в вашем царстве!
Несмотря на всю нелепость положения, Ивану представил лягушку авторитетно насаждающей свои земноводные правила в Лукоморье наперекор отчаянным протестам папеньки с маменькой, и ему стало смешно. Пересохшие губы сами собой растянулись в ухмылке. Какой дурацкий сон!..
Иванова улыбка лягушку рассердила.
Читать дальше