Аннет Бове: Черная Мадонна

Довольно скоро нас позвали к столику информации. Записали паспортные данные, взяли направление из главной конторы, откуда мы только что прибыли. Девушка, похожая на диковинную птицу, набрала номер и на эротично звучащем для нас испанском проговорила несколько фраз, из которых мы поняли только свои имена. Записала несколько слов на листке, оторванном от тяжелого квадратного блока. Передала нам и стала что-то быстро, быстро объяснять, водя кончиком ручки по листку. Хорошо хоть цифры в современном мире используются одинаковые, иначе сложно было бы догадаться, что собеседование нам назначили только через неделю, на вторник 19-е декабря.

– Понимаете, у нас отель оплачен только на четыре ночи. Нам негде будет жить.

Девушка мило улыбалась, хлопала глазами, кивала, убирая наши данные в папку и всем видом давая понять, что с нами она на сегодня закончила.

Я стала крутить головой по сторонам, в надежде наткнуться на какой-нибудь сочувствующий нашему замешательству взгляд.

– Подождите, нет, вы меня не поняли.

Девушка слегка сморщила носик, нехотя поднялась и вышла в соседний кабинет.

– Что делать-то будем?

– Ну, придется оплачивать до вторника гостиницу.

– Да мы разоримся за эту неделю. Нам же для визы заказывали четыре звезды, меньше нельзя было. Надо походить, поискать что-то подешевле.

Девушка возвращалась, щебеча что-то на своем птичьем наречии большому, похожему на медведя молодому человеку в теплом свитере и в черно-коричневых джинсах с желтой строчкой.

– Привет, – сказал он по-английски, и мы заулыбались от счастья.

Английским не блистал ни он, ни мы, но мы друг друга поняли. Выяснилось, что жилье в случае необходимости предоставляется только после подачи заявления, так что до вторника нам придется выкручиваться самим. Но он уверил нас, что даже в центе города можно найти довольно скромные, но чистые хостелы за умеренную цену. Потом он попросил нас пройти за ним. Напоследок бросил что-то игривое птице, от чего та, потупила клювик, зарделась и, махнув на него рукой, позвала следующего посетителя.

Плюшевый испанец с вязаными ромбами на груди привел нас в большой светлый кабинет с круглым столом, вокруг которого в беспорядке стояли синие пластмассовые стулья с мягкими сиденьями. За нами вошла девушка с блокнотом, прикрыла за собой дверь и присела неподалеку.

– Вы не будете против, если я расспрошу вас немного на счет вашего дела?

Мы напряженно переглянулись.

– А это обязательно? Нам довольно сложно говорит на эту тему.

– Да, я понимаю, просто у нас сегодня журналист в гостях. Она делает материал для газеты о том, как работает наша организация.

Я не решалась на тебя взглянуть, предполагая, что происходило в этом момент с тобой, если даже у меня внутри всё перевернулось от страха: «Почему именно мы?»

– Знаете, мы только позавчера прилетели, очень волнуемся. У нас проблемы были дома. Мы не хотели бы это обсуждать, это слишком болезненно. И наш английский не так хорош, чтобы давать интервью.

– Да это не имеет значения. Самое основное мы сможем понять. Ну, и потом пару фотографий для газеты…

– Нет, это совершенно исключено! Мы не хотим огласки. Никаких фотографий, никаких интервью. Простите за резкость, но это невозможно.

Бедный мальчик. Он думал, что нас можно заманить на интервью, пообещав сделать фото для газеты – ну, кто же не мечтает попасть в прессу? А эффект получился прямо противоположным. Новичок, наверное. Неужели непонятно, что беженцы – они же бегут, убегают, то есть, теоретически, прячутся, скрываются от чего-то или от кого-то; что им не нужна публичность. По крайней мере, мы её точно не хотели.

– Простите, если я вас обидел, не думал, что для вас это так сложно.

Я время от времени поглядывала на твое напряженное лицо и сцепленные кулаки. Даже под дулом пулемета мы бы сейчас не стали никому рассказывать ни о чем, произошедшем с нами на родине.

– Знаете, мы всё расскажем на собеседовании, потому что это крайне необходимо для начала процесса, но больше никому. По крайней мере, пока не пройдет какое-то время, пока раны не затянутся немного. Но на это могут потребоваться годы. Вы понимаете?

– Да, конечно. Просто вы так бодро выглядели, что я подумал…

– Мы стараемся не падать духом. Счастье уже то, что нам удалось уехать.

Девушка с блокнотом всё-таки что-то записывала, впечатленная нашим эмоциональным отказом. Уж я-то знала, что для журналиста иногда достаточно искры, чтобы придумать материал. Дальше досочинит сама, или найдет кого-нибудь поспокойнее, кто с удовольствием сфотографируется для её статьи.