Татьяна Мищенко - По маленьким дорожкам

– Так я не понял, вы подружку мочканули, или этого, как его, Никиту? – решил внести ясность Лопухов.

– Как вы мне все надоели! – напевно растягивая слова, ответила, словно простонала девушка.

И резко переменила позу. Наклонившись вперёд, вдавив острые локти в раздвинутые колени, опустив понуро голову так, словно что-то очень внимательно рассматривала на полу, она вновь простонала:

– Как вы мне все надоели!

И впала в анабиоз. На этот раз Елизавета не стала тревожить её. Да и Ермолай проникся торжественностью момента. И Алиса, без постороннего принуждения, спустя вечность, продолжила:

– Впрочем, если вам нужны подробности… Я вцепилась в волосы своей бывшей подруге. Она естественно в долгу не осталась, и тоже попыталась снять с меня скальп. Мы визжали как резанные. Я никогда не предполагала, что знаю столько бранных слов. И откуда что взялось? Во мне было столько силы и отчаяния, что, казалось, я легко порву эту тщедушную предательницу на множество маленьких кусочков. Ладка начала сдавать позиции. Тут, наконец, решил вмешаться Никита. Он стал разнимать нас. Он отцепил от меня Ладку, вытолкал её вон из кухни, и закрыл дверь. Он собирался поговорить со мной, но я не хотела слушать. Я накинулась на него, и со всего маху толкнула. Никита оступился, и, падая, ударился головой о батарею. Он, кажется, был немного пьян, вот и не удержался на ногах. И появилась кровь. Много-много крови. Я и не предполагала, что в человеке столько крови. Ладка подлетела к нему и стала слушать сердце. Потом она заорала, что я убила его. Я не поверила, и тоже припала ухом к груди Никиты. Боже! Как я любила прежде лежать у него на груди!

И новая порция слёз. Обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, словно китайский болванчик, Алиса выла, аки раненный дикий зверь.

Присутствующие деликатно помалкивали, так как понимали, что девушке в этот момент действительно тяжело, и не торопили её больше.

– Действительно, сердце Никиты не билось, и он не дышал, – справившись с эмоциями, продолжила Алиса. – Вот собственно и вся история. Ну что, ты удовлетворена бабуля? А сейчас я пойду, посплю немного, а уж потом отправлюсь в полицию, к чёрту на кулички, куда угодно!

На этот раз Елизавета не стала удерживать внучку. Она даже не сделала ей замечания насчёт того, что неплохо было бы, перед тем как лечь в постель, снять замызганную одежду и принять душ.

Лопухов решил, что наступил момент, когда можно с чистой совестью встать и уйти. Он придумал, как заполучить деньги. Ведь, в конце то концов канделябр никуда не денется, Елизавета женщина порядочная, она отдаст деньги позже. А Ермолай снесёт в ломбард портсигар или пепельницу. Впрочем, не важно что. Если дела пойдут так и дальше, а бывший стоматолог не надеялся на положительные перемены в своей жизни, то рано или поздно придется распродать всё накопленное бывшей женой добро. Он уже поднялся с места, чтобы откланяться, но Елизавета Петровна вновь вмешалась в его планы:

– Ермолай Фёдорович, прошу вас, не уходите. Я продиктую номер телефона адвоката, а вы уж не сочтите за труд, поговорите с ним. Что-то у меня совсем сил не осталось.

Ермолай чуть не завыл от тоски. «Вот попал, так попал!», – скрипел зубами страдалец, тыкая телефонные кнопки под диктовку соседки. Однако, к величайшей радости Лопухова, с абонентом поговорить так и не удалось, —адвокатский мобильный был недоступен.

– Наверное, он в процессе, – высказала предположение Елизавета Петровна.

Лопухов ликовал. С одной стороны он выполнил просьбу убитой горем женщины, с другой – эта просьба оказалась необременительной. Но едва он собрался в очередной раз предпринять попытку собственного освобождения, как громко и резко зазвонил телефон. Елизавета взяв трубку, смогла сказать лишь: «Алло», – дальше, застыв как истукан, она минут пять слушала собеседника молча. По окончании странного разговора, положив трубку на базу, старуха заплакала совсем по-детски.

– Что случилось? – не на шутку забеспокоился Ермолай.

Беспокойство было искренним, так как дополнительной докуки он просто не вынес бы. Выпить хотелось всё сильней.

– Он жив! – улыбаясь сквозь слезы, радостно оповестила Елизавета Петровна.

– Кто? – не понял Ермолай.

– Никита! Это он сейчас звонил. Наговорил кучу гадостей, но это неважно. Он в больнице, и он жив!

На этот раз невезучему мужику была отведена роль сиделки и утешителя в одном лице. Елизавета, то хваталась за сердце, и тогда Ермолай цедил в рюмочку успокоительные капли, то плакала, то смеялась, то начинала яростно ругать внучку, молодость опять же вспомнила. Наконец эйфория от хорошей новости прошла, и Елизавета стала вполне адекватна.