Александр Такмаков - Неупиваемая чаша

Присмотревшись, я увидел мясистое, мертвенно-бледное, в красных пятнах лицо и огромные, готовые выскочить из орбит глаза вконец затравленного Вас… Дюжие молодцы подволокли и усадили в кресло это охваченное животным ужасом, несчастное существо и приковали его руки к подлокотникам. Трое в мантиях склонились над бумагами и, полистав их, начали по всей форме, как в настоящем суде, допрос.

Охваченный неясным предчувствием беды, я практически не слышал, о чем именно идет речь, но из отдельных вопросов и ответов понял, что судьи заставляют несчастного признаться в своих махинациях, которые привели к его незаконному обогащению за счет разорившихся владельцев акций местного завода. Вас… на все вопросы упорно молчал, лишь время от времени отрицательно качал головой и только на вопрос о своем участии в предвыборной кампании ответил утвердительно.

Вдруг один из судей поднялся и, с остервенением стукнув по столу, рявкнул:

– Признание вора нам не требуется, у нас достаточно доказательств твоей вины, мразь. Сейчас ты подпишешь несколько бумаг о передаче незаконно нажитой недвижимости в пользу клинского детского дома и выплате денежной компенсации ограбленным рабочим, понятно?

– Не подпишу, это незаконно, – прохрипел Вас… и для убедительности покачал головой.

– Не, вы слышали? Он не подпишет! – взревел все тот же судья. – Подпишешь, еще как подпишешь. Эй, ребята, внушите-ка ему уважение к решению суда.

Дюжие молодцы снова выступили из тени и, подойдя к несчастному, вцепились в его руки. В следующее мгновение пальцы жертвы были вытянуты вдоль подлокотников, и под наманикюренные ногти вонзились тонкие швейные иглы. Раздавшийся крик был даже не криком, а душераздирающим стоном раненого животного.

Не знаю, от этого стона или от духоты и выпитой водки, но меня вдруг затошнило, густая вонючая жижа наполнила мой рот, и содержимое желудка полилось на каменный пол. Скрючившись вдвое, я выскочил на улицу и, припав к стене, жадно глотнул чистый осенний воздух. «А может быть, так и надо очищать наш быт от казнокрадов и воров? Отрубают же китайцы головы своим мздоимцам», – подумал я и, оторвавшись от стены, посмотрел в сторону ярких огней города. В то же мгновение меня ослепил яркий луч света, и чьи-то сильные руки бросили мое тело на землю. Из темноты появились неясные тени и, отворив двери подвала, метнулись вниз.

Через час мы всей дружной компанией сидели в железной клетке местного СИЗО и ждали своей участи. Как оказалось, у кандидата была тревожная кнопка, и он успел воспользоваться ею. Отряд омоновцев окружил здание и без лишнего шума и пыли захватил всех участников судилища. Вскоре меня вывели из клетки и, поместив в отдельную камеру, предложили подписать покаянное письмо, в котором я отрекался от всего ранее написанного и опубликованного в газете. Недолго думая, я тут же подмахнул отпечатанный листок и через несколько минут был выпущен на свободу. Проходя мимо дежурного по горотделу, я увидел в его каморке улыбающегося Пашку и ополовиненную бутылку водки с обильной закуской на столе.

После тесной и сырой одиночки теплая августовская ночь была тиха и прекрасна, в этом безмолвии я медленно шел по Ямской и размышлял о том, что, в отличие от Пашки, героя из меня не получилось, и о том, что каждый из живущих на земле имеет право на собственное мнение, если оно подкреплено третьей силой, способной защитить тебя в трудную минуту. У меня такой силы не было, а значит, надо жить так, как подсказывают обстоятельства.

Осенним утром, стоя у открытого окна и вглядываясь в желтую даль, я размышлял о событиях последнего месяца: весь сентябрь, пытаясь помешать своими газетными статьями переизбранию мэра нашего городка, я наживал себе все новых и новых врагов. А чтобы умерить мою прыть, жулье от власти науськали дюжих молодцов, и те долго и больно били по моей морде! Но, как говорили древние греки, что написано пером, то не выбьешь сапогом. Статьи были хлесткие, материал достоверный, но народ меня не услышал, и я проиграл. Сейчас, после выборов, я чувствовал себя провалившимся иностранным агентом перед арестом, и единственное, что утешало меня, – правдивость всех публикаций, а не досужие выдумки мелкого неудачника.

Паршивое настроение усилил ночной звонок Дмитрия Ивановича Чернова, моего дяди, его паническое сообщение о том, что какие-то аферисты хотят захватить мясоперерабатывающий завод, исполнительным директором которого он был. Дядя просил найти подходящих ребят и защитить завод от захвата. Отказать ему в просьбе я не мог уже потому, что получал от него финансовую помощь, позволяющую мне быть независимым сотрудником небольшой, но едкой газеты.