Емельян Марков - Маска

Пили вместе как-то пиво на отшибе. Присели на отрадную скамейку рядом с детской площадкой, скамейку, задуманную как родительская: чтобы родители с нее глядели за своими счастливыми детьми, ведь ребенок по умолчанию счастлив на детской площадке. Печаль на детской площадке означает миг взросления, если он приходит раньше положенного срока, человек потом постоянно путает счастье и печаль. Что, впрочем, можно воспринимать и как великое благо. И влечет, влечет его на детскую площадку для счастья и для тоски. Гриша и Филя были такими заранее повзрослевшими индивидами. Но не только они. Мгновенное взросление на детской площадке посещает не только гениев, безумцев и потомственных алкоголиков, это более обширное явление, чем приличествовало считать в безоблачном советском обществе. И самая древняя фирма чутко сориентировалась в переходные годы.

К Грише и Филе подсела раздобревшая, одновременно малокровная девица. Вторая, более стройная и прыткая, тут же совсем рядом сговаривалась растроганно и увлеченно с явно не очень требовательным прохожим. Грузная девица подсела именно к Грише, а не к Филе. Именно в Грише она почувствовала особо щемящую тоску, за которую тут цепляли клиентов. Друзья не выказали рьяной тяги к покупной любви, что девица приняла вполне философски.

– А почему ты не хочешь? – обратилась она вдруг не к Грише, а к Филе.

– Мое сердце принадлежит другой, – объяснил вполне высокопарно Филя.

– Ну и что? – разумно спросила девица.

– Как что? – не понял весело Филя.

– Какое это имеет значение? Я же не претендую на твое сердце, сейчас разговор о другом, – рассуждала девица.

– Знаю я вас, – ласково отмахнулся Филя, – у вас все наоборот, у дам. Вы вроде о другом, а сами всегда метите в сердце, в самую его середку.

Девица глянула на Филиппа неподобающе преданно.

– Я готова с тобой пойти бесплатно, – пояснила она.

– Я очень благодарен. Проблема в том, что я не готов, – уточнил Филя.

– Еще не готов? – уточнила девица.

– Пока нет, – ответил Филя.

– Как знаешь, – сурово опечалилась девица. – Только это: вы, ребята, не садитесь больше на эту скамейку, если не за услугой пришли. Тут особое место.

Ребята уяснили, встали, пошли прочь.

– Всегда так, – мрачно произнес Гриша. – Клюют на меня, а идут потом с тобой.

В отваге Гриши Настова ревновать к дешевой путане – его высокое нравственное чувство и его атомарная мелочность. Отвага, высокое чувство и мелочность толкнули его в дальнейшем к опыту сдельной любви. Стало трошки колбасить, объяснялся Настов после Клёнову. Упомянутым выше способом, а конкретно – через таксистов, он пригласил – а жил, как и Филя, один, – заблаговременно по-джентльменски постирал носки в раковине, надел мокрыми, по зиме в мокрых носках через таксистов позвал к себе не женщину. Он не решился позвать к себе женщину, у него к женщине от юности установилось ломкое и намаянное, как черная ветка, отношение. Клёнов сразу после их отчисления из училища показал Настову свою тогдашнюю Дарью, счастье с которой настолько Клёнову казалось абсолютным, что он счел уместным ознакомить с ним и завистливых друзей своих. Дарья по молодежному состраданию и компанейскому укладу не обошлась относительно Гриши без подруги, синие глаза которой словно светили целебным синим электрическим светом, синий свет облекал всю безупречную, понурую и удлиненную, как вечерняя тень самой Дарьи, фигурку подруги, будто бы она медсестра, ласково включившая в палате кварцевание. Настов вмиг почувствовал себя хворым и полностью преданным в прохладные, как свежий градусник, пальцы. Поистине же бедственным для Настова стала очевидная ответная приязнь, удручившая, растрогавшая его до полного ожесточения. Настов сам был синеглазый, в свечении своих глаз высился, как голубая канадская ель. Союз угрожал чрезмерным совершенством, предосудительной чистотой породы, как у великолепных и редких животных. Чтобы не как у животных, а сложилось как у людей, Настов затрепетал, изломался сразу внутренне, почернел. На пороге своей квартиры исказился так, что явно не из пугливых девушка тем не менее от порога отпрянула, и превратившийся в спрута Настов не нашарил ее щупальцами в перегоревшем свете захламленного тамбура перед квартирой. «Мы, типа, дублеры нашего Филька и вашей Дарьи. Чтобы им не так стремно было, мы должны их синхронно дублировать. Давай и представим, что мы – это они, и оттянем по самое не могу, чтобы им мало не показалось. Они пусть играют в любовь, строят радужные планы, мы же будем друг дружку разделывать и жарить на кухонном столе до полного угара!» – скрежетал он, шаря щупальцами… «Не напоминай мне об этом уроде!» – потом требовала подруга в ответ на участливые вопросы Дарьи.