Емельян Марков: Маска

Филя вернулся, Нонны в квартире не нашел. Филя не верил в Ноннину самостоятельность. Если он, Филя, выпадал когда из обстоятельств, то Нонна отдавалась им полностью. Раньше, до Нонны, Филипп лучшего был мнения об обстоятельствах. Он не предполагал, на что способны обстоятельства, если им полностью подчиниться. Возможно вполне, способность Нонны к обстоятельствам захватила с первого взгляда Филю в ней. Он так запросто подчиняться обстоятельствам не умел: как ни старался, у него получалось разве что из них выпасть. Все бы ничего, но за бортом обстоятельств его, оказывается, подстерегала, как август, фата-моргана Даша. Его извечная и одновременно несбыточная невеста, фата угадывалась у нее на голове в зловещем свете, как светло-фиолетовый умытый огонь кипрея под тяжким дождем. Тут уж Филя склонен был выбрать обстоятельства. Сомнения оставались, Подоконников их отказался разрешить. За обстоятельствами существовал не один умытый фиолетовый кошмар, прощальный хоровод кипрея под дождем, но и прошлое счастье того же, чего и кошмар, засада августа, когда праздник брался из перепутавшейся за плавное лето сохатой травы с боя голыми и холодными, как полынь, руками, еще пижма под холодным бельем облаков проплакана черными слезами. А принесут ли счастье, пусть и грядущее, обстоятельства? Филя хватался за обстоятельства, хватался за Нонну. Где ее искать? Куда ей деться, она вернулась в свой круглосуточный магазин. Салон Нины стоял на обочине Мичуринского проспекта. Надо выйти напрямки к нему.

Была глубокая ночь, транспорт не ходил. Филипп направился пешком в сторону Мичуринского проспекта.

Летчик и писатель Антуан де Сент-Экзюпери определял свободу как движение, стремление куда-либо. Продолжавшейся ночью Филиппа и Нонну связывала свобода. Нонна бежала от Фили, он бежал за ней; связывала их диалектика свободы Экзюпери.

Филя рванул напрямки. Зачем? Легче пройти по проспекту, перпендикулярному Мичуринскому. Так нет, Филипп устремился через гаражные кооперативы, огороженные железобетонными заборами с натянутой поверху колючей проволокой. Своры спущенных на ночь сторожевых дворняг кидались к нему, но он пробирался через гаражи верхами. Прыгал с крыши на крышу, пролезал сквозь колючую проволоку. После гаражей Клёнов вышел к великолепному фонтану, великолепие усиливалось тем, что бил он глубокой безлюдной весенней ночью. Впрочем, из-за угла за деревьями показались автоматчики в камуфляже. Они прошествовали стороной от фонтана, Клёнова не приметили, настолько, наверное, он замер, или не отличили, он похож был, такой же ломкий и плавкий. Сахарная пена перекипала в прозрачные грани, тонкие и гладкие, как перо, те вонзались отвесно и стояли, тужась и звонко ломаясь под тяжестью новой хлесткой пены.

Неусыпно охраняемый высотный объект с фонтаном был предпоследним препятствием. Последним оказался неожиданный в блочном районе заросший ивами овражный ручей. В ивах упруго и прозрачно, под стать струям засекреченного фонтана, пел соловей. Филя перепрыгнул ручей, по склону взошел к Мичуринскому проспекту. Цветочный магазин виднелся на другой стороне. Филя попал точно к нему.

В магазине среди цветов, испускающих удушливый аромат, сидела в забытьи растрепанная рыжеволосая женщина основательно в годах. Очки на ее носу сползли, затуманились, губы почти сошлись с носом, хотя нос был правильной формы, небольшой, это губы поднялись к носу в дреме. Женщина отличалась от обыкновенных цветочниц, при всей разношерстности их разряда. Небрежностью в одежде и прическе, но больше – особой самоиронией, заметной и во сне, обычно не свойственной цветочницам. Ирония, да, ирония – их профессиональный признак, часто еле уловимая в контраст с резким благовонием магазина. Но не самоирония.

Жалко было будить забывшуюся в самоиронии цветочницу, но Филипп сообразил, что перед ним наверняка сама Нина. Филя побывал в ее квартире, но хозяйку тогда не застал. Филя постоял перед ней, Нина очнулась, подняла на него поверх очков зеленые невидящие глаза.

– Цветочки? – спросила.

– Ягодки, – уточнил Филипп.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Нонну.

– Какую Нонну?

– Неужели вы не знаете какую? Девушку, которая здесь цветами торгует.

– Сейчас не ее смена. Сюда за цветами заходят, а не в гости, здесь не дом свиданий.

– Простите, вы же Нина?

– Нина Андреевна, – поправила Нина.

– Ну да. А я жених Нонны, собственной персоной.