Валерий Сурнин: Из грязи в князи и обратно

Страной в это время руководил «лично» Леонид Ильич Брежнев. Продовольственных товаров не хватало и «десанты» жителей Долгого, периодически «высаживаясь » в Москве и Ленинграде, штурмовали в этих городах гастрономы. Впрочем, туалетная бумага, зубная паста, носки и прочие «излишества» быта также были в большом дефиците. Но бесплатное образование и медицинское обслуживание, определенные социальные гарантии скрашивали в основном бедную жизнь людей.

Вот и взрослые члены семьи Себякиных в целом были довольны развитым социализмом, но иногда у себя в комнате все же гневно выступали с резкой критикой, как Брежнева, так и правительства.

Перспектив получить отдельную квартиру в ближайшие годы они не имели, а заработанных Фаиной и Владимиром Ильичем денег едва хватало на неприхотливую еду и дешевую одежду.

В пятом классе Костя Себякин понял, что он обречен влачить жалкое существование, носить по несколько месяцев две старые, застиранные рубашки, стоптанную обувь, купленную по случаю у спекулянтов, и неоднократно заштопанные матерью носки.

Родители его быстро старели, но своего социального положения и места в обществе изменить не могли. Отношение к ним со стороны окружающих, как все чаще замечал Костя, было снисходительным, а порой и пренебрежение сквозило в поступках и словах людей, имеющих дело с уборщицей Фаиной и электриком Ильичем.

Однажды Костя пришел из школы раньше обычного (отменили два урока из-за болезни учителя). Дома он застал отца. У Владимира Ильича был «отгул» и он, пребывая в легком подпитии, сидел за столом, уставленном бутылками спиртного и закусками. Папа- электрик находился в окружении трех мужиков в мятой одежде, которые шумно, что-то обсуждали.

– О, подрастающее поколение! Привет, Костик! – закричал старший Себякин, пытаясь встать из-за стола.

Мальчик смущенно поздоровался с гостями и выскочил из комнаты. Ему почему-то было очень стыдно за отца. Щеки у Кости горели, сердце учащенно билось. Он заперся в туалете и, едва сдерживая слезы, стал думать, что делать дальше.

Владимир Ильич стучал в дверь и требовал, чтобы сын быстрее выходил:

– Костик, неудобно перед гостями! Они подумают, что ты дикий какой-то! Что отца своего не уважаешь. Давай, заканчивай дела и приходи. Папа тебе что-то сказать хочет!

Старший Себякин, в последний раз дернув за ручку туалетной двери, чертыхаясь, нетвердой походкой вернулся к приятелям.

А в это время Костя стоял в маленьком обшарпанном туалете и плакал, размазывая по щекам слезы. Плакал от обиды и безысходности. Отец еще несколько раз приходил и призывал его предстать перед гостями, но все было напрасно.

Через двадцать минут Владимир Ильич выпроводил собутыльников и прилег на кровать. Вернувшись в комнату, Костя увидел неубранный стол, спящего в рабочей одежде отца и вновь слезы выступили у него на глазах.

…Вечером, когда с работы вернулась Фаина, электрик уже бодрствовал. А Костя, не отвечая на его вопросы и попытки установить контакт, делал уроки.

Грязную посуду Ильич до прихода жены кое-как помыл и рассортировал на кухне по полкам, а пустые бутылки из-под спиртного спрятал. При этом, погрозив сыну пальцем, он строго сказал:

– Смотри, Костик, матери – ни гу-гу! А то поссоримся окончательно! Понял меня?

Но, так и не дождавшись ответа, махнул рукой и вышел покурить на улицу.

За ужином царила напряженность. Владимир Ильич неохотно тыкал вилкой в морковную котлету и с опаской посматривал на сидящего за столом с отрешенным видом сына. Фаина молчала. Усталость отражалась на ее лице и в позе.

Она все чаще и больше уставала на работе, поскольку возраст Себякиной уже предполагал ограничения в физическом труде, а реалии жизни этого сделать не позволяли.

Каждое утро она с трудом, заставляя себя, поднималась с постели и, все меньше и меньше занимаясь своим внешним видом, готовила мужу и сыну завтрак и спешила на нелюбимую и утомительную работу в школе.

– Мам, а завтра у нас на ужин опять морковная гадость? – задал вопрос Костя, отставив тарелку с едой в сторону.

Фаина не отвечала. Она уставилась взглядом в стену и не слышала сына.

Но, спустя несколько секунд, Себякина посмотрела на мужа и раздраженно проговорила:

– Ты бы, Вовка, диван починил! Совсем ведь он у нас развалился!

– Да ладно, мать, не суетись! Починим. Правда, сынок? – отреагировал на реплику жены Владимир Ильич.