Array Сборник: Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля

Вот парят они в толще воды,
я плыву и глазею на оных,
а под нами сплошные сады
бурых водорослей и зелёных.

А под нами медузы парят,
невесомо их чудо полёта,
зубари, словно это парад,
друг за другом выходят из грота…

Просыпаюсь от солнца в окне
и всю явь принимаю за небыль:
тополь в жёлто-багряном огне,
полыхая, качается в небе.

Сад шумит. И всему вопреки,
ведь прогноз был вчера на ненастье,
мне приснились морские коньки —
эти рыбки, сулящие счастье.

Я-то знаю, что благостность – бред,
и что осень – коварная сводня,
но ломать не посмеет поэт
мировые устои сегодня.

Всё сейчас по плечу и с руки,
я из касты могучих калифов;
мне приснились морские коньки —
эти рыбки из сказок и мифов…

Золотом в небе сияет собор,
гор зеленеет гряда,
зову морскому и говору гор
сердце открыто всегда.

Речка журчит за бульваром чуть-чуть,
тени и шорох аллей,
можно понять даже вечности суть,
если подумать о ней.

Сад облетать в октябре не спешит,
любит он звёздную мглу,
что-то интимное шепчет самшит
той шелковице в углу.

Сладко трезвонят ночные сверчки,
стол, табуретка, кровать,
я не спеша водружаю очки,
чтобы их зарифмовать.

В жизни случается много всего,
жизнь нас берёт в оборот,
и поплавка осторожный кивок
сладок – аж сердце замрёт.

Сердце замрёт. Восхитится душа.
Эти минуты – легки.
Я надеваю очки не спеша
в предощущенье строки.

Стихли машины на Боткинской-стрит,
и за окном, боже мой,
гаснет с шипением метеорит
чуть ли не в бухте самой…

Интуиция ум не заменит, однако,
и бессильны, поверь мне, скулёж и нытьё:
раз не может хозяина бросить собака,
то и верить не может, что бросят её.

Ты не вой на луну, остроухая псина,
не бросайся вослед непонятно за кем,
не вернётся хозяин твой из магазина,
потому что последний давно на замке.

Ты пополнишь ряды своих братьев бродячих,
жёлтый взгляд твой наполнят Селены лучи,
и не раз перекрестятся люди на дачах,
если вой твой услышат в кромешной ночи.

Что случилось? За что? Где хозяина запах?
Вход служебный всё знает, но, тёмный, таит,
и сидишь обречённо на задних ты лапах,
и вопрос, как слеза, в твоём взгляде стоит.

Интуиция ум не заменит. Инстинкты
посильней их обоих. Проснулись – владей!
Диск луны золотой так похож на пластинку,
на которой записаны песни людей.

Их любил твой хозяин. Любил тебя тоже.
Даже клялся, что любит сильнее всего.
Почему-то мороз пробегает по коже,
если думаю я о поступке его.

Окна гаснут. Темно. Ни намёка. Ни знака,
Лишь мелькнул, словно искорка, метеорит.
Интуиция ум не заменит. Однако
мир лишён совершенства, – она говорит.

Асфоделий бенгальские вспышки,
за холмами даль неба бела,
балаклавские помнят мальчишки
субмарин у причалов тела.
Ах, о чем я? Когда это было?
Повзрослели. Хлебнули забот.
Но душа до сих пор не забыла
городок засекреченный тот [1] До недавнего времени об этом городе никто не знал: Балаклава, являвшаяся военным объектом СССР, не была нанесена ни на одну карту, а въезд в город был запрещен. .
Не найти его было на карте
на обычной, уж не обессудь, —
это нынче в туристском азарте
на торпеды те можно взглянуть…
Век сменил декорации споро,
новым веяньям не прекословь,
и Куприн проницательным взором
смотрит, щурясь, на яркую новь.
Генуэзская крепость на взгорье,
во дворах затенённых сирень,
и огромное Чёрное море
возле бухты вздыхает весь день.
Пыль веков на булыжниках дремлет.
Сохнут сети. Торгуют в лотке.
И какою-то тайною древней
всё пропитано здесь в городке.
Знойным солнцем залиты отроги,
пахнет мёдом, как будто от сот,
археолог, счастливый и строгий,
черепки, словно слитки, несёт.
Терракотовый срез по-над пляжем
в молочае, кремнистая вязь,
на горячую гальку приляжем,
поныряем под волны, резвясь.
Здесь гомеровской дышит строкою
окоём.
И средь бед и невзгод,
посреди потрясений, к покою
гладь зеркальная бухты зовёт…