Александр Муниров - Сказка о Гоше

Когда он и мусорный гоблин подошли поближе, то мальчик увидел, что в чашке плавает гроздь рябины.

Вот так и начинается любовь, – думал он спустя два часа, а пока молча стоял и смотрел на эту гроздь, не зная что делать в такой ситуации.

– Послушай ребенок, – выждав паузу сказала Кристина, словом «ребенок» однозначно определив возможную любовь к Гоше в разряд платонических, – я не знаю, что тебе здесь надо, но раньше тебя здесь не видела. Поэтому, давай уж говори.

– Да он живет тут с лета. С мамой, – выручил Карл, – это… Кристина, у него к тебе есть дело.

– Дело? – она, в знак признания за Гошей права тут находиться, протянула кружку мальчику и тот осторожно взял железную чашку в руку и хлебнул горького чая со странным запахом, – а что за дело?

Гоша, свободной рукой, вытащил из кармана часы и протянул Кристине, надеясь, что вопросов будет не слишком много.

Она задумчиво осмотрела их, забрала кружку и сделала большой глоток. Потом взяла часы двумя пальцами за цепочку и поднесла к глазам так, чтобы они оказались между ее глазами и солнечным светом из окна.

– Карл, – сказала Кристина, – это невозможно, – она перевела взгляд на Гошу, – Когда ты увидишь его в следующий раз?

– Этот ребенок не может нормально разговаривать. Какие-то особенности в голове, – сказал Карл и многозначительно поскреб себе лоб пальцем, – но как я понял, эта вещь с его прошлого места жизни. Так что, возможно, никогда.

Если бы Гоша мог вставить пару слов, то добавил бы, что не считает себя ребенком.

– Любопытно, – Кристина отвлеклась от часов и, наклонившись к самому лицу Гоши, посмотрела ему в глаза, – ты, наверное, хорошо умеешь хранить секреты, дружочек. Тот, кто тебе дал эти часы – тебе важно знать, что с ним будет? – Гоша кивнул, – Знай, что он прощен. Я больше на него не сержусь и не собираюсь преследовать. Сегодня отправлю ему письмо с этими словами. А часы оставь себе, – она вложила часы в Гошину ладошку, – знаешь что это такое?

Гоша понимал, что в последнем вопросе было больше смысла, чем он видел, но чтобы не прослыть дурачком и здесь, на всякий случай, кивнул.

Позже Гоша узнал, что, в отличие от всех других – глумливых одноклассников и безразличных учителей, занятой своими делами мамы и снисходительно посматривающих на Гошу прочих жильцов дома, Кристине не требовалось, чтобы он делал то, чего от него просят – одевался так, как принято, делал домашние задания и сидел ровно на скучных уроках. Ходил в магазин и вежливо улыбался, когда на него обращает внимание кто-нибудь из взрослых. Или смеялся, когда какой-нибудь девочке в волосы запускают жевательную резинку, чтобы продемонстрировать свое искрометное чувство юмора. Гоша был уверен, что если бы Кристине кто-нибудь приложил в волосы что-то липкое, то никому не было бы смешно, а меньше прочих – приложившему.

Кристина словно принадлежала к противоположному миру, где, во главу угла, ставилось не послушное следование чьим-то правилам, а что-то другое, более естественное. И хотя Гоша был больше чем уверен, что она способна за себя постоять, само по себе существование Кристины располагало к желанию защищать ее, как какую-нибудь ценность, если возникнет такая необходимость. Например, если Кристина неожиданно столкнется с тем миром, в котором обычно обитал Гоша.

Это было своеобразной любовью. Защищать кого-то, кого ты любишь, наверное легче, чем себя, – думал Гоша.

Мальчик часто представлял, как он – где-нибудь посреди школы, удивляет всех сверстников, когда вступается за честь Кристины, нелепо и чуждо выглядящей в таком месте, а значит, привлекающей внимание всех – и учителей, не терпевших всего, что выходит за рамки школьных правил, ни учеников, издевающихся над всеми, кто выглядит и ведет себя не также, как они.

До практики, понятное дело, не доходило. Кристина жила своей жизнью, окружающий мир жил своей жизнью.

Зато, в отличие от того мира, Кристина тоже знала о том, что появятся следы на асфальте.

Это произошло через год после их знакомства, когда Кристина также неожиданно вернулась, как и пропала.

Тем днем она просто постучала в Гошину дверь, а когда тот открыл – без спроса вошла внутрь.

На улице лил дождь, как из ведра. Гоша полчаса, как вернулся из школы и его сырая куртка с капюшоном висела в прихожей. Он заранее знал, что она сказала бы вечером:

– Гоша, ты разве не мог переждать в школе дождь?

А он не мог и доказательством тому был здоровенный, наливающийся синяк на плече, от прилетевшего учебника, сопровождаемого словами: «Иди учись, дебил, что ты тут стоишь?» И дружным звонким смехом одноклассниц.