Александр Муниров: Сказка о Гоше

Когда у мамы закончился отпуск, Гоша, днем занимался исследованием дома, а вечером, когда мама возвращалась, помогал ей делать ремонт. Таскали из магазинов до автобусной остановки и с автобусной остановки, через сквер, до дома, банки с краской и рулоны обоев, клей и вязанки пластиковых плинтусов. Потом, когда уставшая после работы и ремонта мама уходила отдыхать, Гоша вновь выходил из квартиры и гулял по дому и его окрестностям, узнавая подробности жизни его обитателей.

Дворник, например, в отличие от Старшей По Дому Уборщицы, хранил свой инвентарь в подвале – стратегический запас метел и лопат, а также раскладушку, маленькую табуретку и несколько пакетов с пустыми бутылками. Рядом, буквально за колонной, у ржавого теплообменника, жил мусорный гоблин.

Познакомился Гоша и с Ученым. Они встретились на лестничной площадке, когда Ученый, живший на первом этаже, собирал у двери своей квартиры журналы, выпавшие из разорванного пакета. Для Гоши он выглядел пыхтящим громоздким взрослым человеком, чересчур мягким на вид, чтобы воспринимать его всерьез, с трудом нагнувшимся и собирающим комиксы с яркими картинками, изображавшими супергероев в обтягивающих трико и в масках. Одной рукой Ученый прижимал к груди уже собранное, другой поднимал, наклонившись так, что казалось, будто бы он сейчас потеряет равновесие и покатится по площадке.

Увидев, что Гоша за ним наблюдает, Ученый побагровел и крикнул:

– Ну что ты смотришь?! Делать тебе, что ли, больше нечего?!

Гоше-то как раз было что делать – он шел домой с мешком обойного клея, но малиновое лицо Ученого скорчилось в такой гримасе, что Гоша бросил мешок и выбежал из подъезда, припустив по двору до самого сквера и остановившись лишь у ограды. Дальше жили собаки, а Гоша где-то прочитал, что они охотно носятся за бегающими людьми.

– Лучше уж собаки, чем бомжи, – два дня спустя говорила Старшая По Дому Жене Механика на лестничной клетке. Гоша сидел в соседней квартире и слушал.

Он обнаружил, что одна из дверей, ведущих в заброшенные жилища, была заперта лишь на цепочку, которую можно было легко открыть снаружи. Внутри оказалось тихо и пусто, стены были обклеены старыми газетами, а на полу у одной из стен чернело большое прямоугольное пятно, будто бы от дивана. Смотреть было не на что, одно разочарование.

С началом осени опять все изменилось. Гоша пошел в новую школу, прослыл дурачком и отныне был вынужден шесть дней в неделю вставать рано утром и тащиться через сквер и несколько кварталов за ним туда, где к нему относились с презрением. Других детей в доме, кроме Химиков, не было, а братья не хотели ходить с ним и, в целом не особо стремились к дружбе. К тому же, в первых числах сентября, они где-то раздобыли петард и думали теперь, как бы их применить с пользой. А Гоша не очень хотел в это время быть рядом с ними.

В первое воскресенье сентября, когда мама уже ушла на работу, а Гоша едва успел проснуться, в дверь постучали, выбив какой-то затейливый ритм.

– Ну что, – сказал Карл, стоявший на пороге, – пойдем к Кристине? Ты только надень что-нибудь поверх трусов и майки, а то выглядит несколько скабрезно.

Гоша не знал, что значит «скабрезно», но умылся, причесался, надел джинсы и свитер и, после одобрения Карлом, они пошли наверх, выше пятого этажа, по узкой, выкрашенной серебрянкой, железной лестнице на чердак. Гоша, еще летом, предпринял одну попытку пролезть туда, но тогда чердак был заперт на массивный висячий замок. Теперь же люк был открыт навзничь и никакого замка нигде не было видно.

Гоблин несколько раз стукнул по лестничным перилам и крикнул:

– Эй! Ты уже там?

С видом, какой бывает только у тех, кто обладает особым правом обращаться подобным образом к привилегированным особам, Карл глянул на Гошу и шагнул на первую ступеньку.

С чердака раздался женский голос:

– Залезай, чай остывает.

На чердаке оказалось уютнее, чем можно было бы подумать. Здесь пахло не сыростью, а сухими листьями, лежащими повсюду, а в открытые слуховые окна проникал прохладный осенний воздух и, смешиваясь с теплом от ржавых труб, давал странное приятное ощущение свежести, без возможности замерзнуть.

На одной из труб, с дымящейся чашкой, зажатой между двух ладоней, сидела девушка, совершенно непохожая на других девушек и женщин – девочек из класса, жильцов дома, маму, даже на певиц из телевизора, одно время бывших эталоном красоты для Гоши. Ни косметики, ни модных вещей – растрепанные каштановые волосы, волнами падающие на плечи, подвижное лицо с веснушками, старые потрепанные джинсы и черная кофта с капюшоном и дырками в рукавах под большие пальцы. Кристина болтала ногами и разглядывала Гошу.