Миша Волк - Жизнь из чемодана. Миниатюры

Там…

Там раскуроченный маковым закатом небосклон, как жвачку, крошащуюся в кашицу от бесконечного пережёвывания, сплёвывает, бенгальские искристые звёзды.

Дёргаю дверь – открыто, неужели никто не догадался выйти отсюда…

Выйти, чтобы забыть страх…

Я снова в своей квартире.

НЕ СМОТРЕТЬ НАВЕРХ…

Кровилось небо.

Сначала я почувствовал натяжение эпидермиса, но уже через секунду ожог от трёхзубчатой вилки превратил нервный посвист в короткий ёмкий возглас.

– Перекур…, – черти спешились с хищников и, усевшись в кружок, гоняли в балду.

Наконец никотиновый туманчик дополз до меня, я закашлялся и, выдыхая едкие пары, уронил голову налево к плечу.

Куришь? – я почувствовал жжение губ, – сними фаску.

Я жадно в три затяжки стянул хабец, и уже довольный, ведь не так уж и плохо в этом расхожем местечке, вспомнил об алкоголе.

Мне тут же преподнесли тающий синевато-оранжевым огоньком Б52, который я всосал, выпуская горячий парок, и отрыгнул послевкусием «Куантро».

На закусь мне подали уже прожаренный румяный кусочек с моей сочной ягодицы, приказывая:

– А теперь бочком, плотоядный, – рогатые терпеливо ждали, пока я доем желтоватый, словно проржавевший, кусок.

– Великолепный антрекот, – я спешил дожевать лакомство.

– Не подавись, жадина, – они включили трип-хоп и, дико улыбаясь, принялись улюлюкать.

Дверь открылась, и меня обняли в круг разномастные демоны, игриво ковыряющие во рту тонкими лезвиями филейных ножей.

Тефаль с резной ручкой в виде винтового рога подостыла, почудился аромат «Дольче Габанны»

Я усмехнулся и приглушённо прошипел:

– Ну, всё. Утро. На работу мне, снова врать, что проспал.

Демоны, чертыхаясь, срезали верёвки, и уже через час, матерясь, проехав не заплатив, я ненасытно дегустировал алкоголь, за что и получал неплохие деньги, которых с избытком хватало и на вечеринки, и на безобразный по своей сути похотливый меркантильный секс.

Капал снег.

Превращаясь в трухлявую жижу, он неуютно жался к земле, затем плачуще издыхал и трансформировался в похожие на жидкие облака лужицы.

Стайно, они растекались в ручей и, глотками, выделяя парок от пригревающих водяную кожицу лучей, журчаще чавкали, чтобы слиться в поток.

Весна сжигала парик прошлогодней травы, клоками, вырывая лишайно волосяной уголёк.

Недалеко скрипуче надрывалась ось, вращая душащую кричащую цепь.

Дырявый, прогнивший колодец.

Ведро шлёпало по морозной воде, захлёбывалось в талых водах, и нехотя прерывисто лезло вверх.

Ловко поймав дужку, прикасаюсь к губам липким металлом.

Аж передёрнуло, водица с привкусом жжёной земельки ободрала горло.

Под ложечкой зашкворчало.

Чучело голода отлетело.

Остывала от замороженных припадков рыхлая весенняя топь.

Жалобно, изощерённо, воздух резало неясное оперение чёрных с яркими клювами, птиц.

Шипела, пенилась боль каменистого выпада в ночь, короткого беспокойного дня.

Кое-где жгли траву, и густой витой запашок переваливался через оконное дупло, душисто драл ноздри, и, скатываясь в комок, скуляще сворачивался в закрюченного нашкодившего щенка.

Тихо, по-волчьи выло бледнолицее лицо ранней луны, чей кривой нож так настырно пытался отогнать ночные страхи, что крутился ужом после убаюкивающей тюльпановым закатом деньской расслабленности.

Стёкла, стянутые хрусталической плёнкой инея, тревожно трещали.

Заморозки навалились толпой, изломали, скомкали и укрыли лужи плёнкой бархатистого льда.

Я искал спасение в свёрнутом пространстве помещения, но тщетно, голодный воздух добрался и до меня, заключая в холод бесцветного подземелья.

Какая тишь.

Пластмассовая тьма.

Пахнуло розочками.

Был упругий ветренный вечерок.

Моль снега садилась на кудрявую шапку волос и вырабатываемый адреналин бесшумно уничтожал крылатых.

Оса фонаря, вонзив жало в промёрзшую плоть льда, жалобно жужжала в поиске тепла, даря светлое облачко нектара люменов.

Дома наклонили неясную тень от сгоревшего солнышка, превращённого тьмой в изогнутое лезвие луны.

Каблуки оставляли искорёженные следы на свежем ковре помертвевшего снега.

– Я сейчас, за марафетом сбегаю… – сказал ему приятель и нырнул в облупленный дом.

Фонтанка стояла в крепком застое.

Окна промёрзли и узор скрывал кружевами внутренности помещения.