Сергей Долженко - Они жили. повесть о муже и его жене

Она прикрыла глаза – неяркая радужная дымка плыла перед ней, понемногу рассеиваясь, и по странной сиреневой траве, какой она и в жизни на Земле не видела, побежала маленькая голенькая девочка – смеясь, неуклюже перебирая ножками, она бежала к тому невидимому, доброму, кто вот-вот примет ее на руки… она с мгновенным удивлением узнала в той девочке себя и ей стало так хорошо, так неожиданно легко, что она приподнялась со счастливой улыбкой.

– …вот-вот, и ты смеешься, а что нам, дуракам, скажешь? Действительно, посмеешься. Нужны мы ему с нашими грандиозными планами. У него все верняк. Сегодня товар, завтра деньги, завтра деньги, послезавтра, уж будь добр, проценты с них.

Он зевнул.

– Правильно, Вовчик, говорит, – сволочи они все. Короче, сказал, завтра подойти.

– Давай спать, – попросила она, – наш отдел выставку открывает, мне рано вставать.

– Хорошо, – недовольно буркнул он, лег, отвернулся к стене и уже через минуту был в завтрашнем дне.

Та неведомая радость, которая едва коснулась ее души, улетучилась так же быстро, как и возникла. «В детство хочется, – подумала она. – Испугалась я своих забот, теперь снова хочу стать маленькой, совсем маленькой, когда от любого несчастья можно было спастись на мамочкиной груди».

Осторожно встала и босиком прошлась по ковровой дорожке к окну. Скользнула за штору, провела пальцем по подоконнику. «Опять пыль, хотя вчера прибирала; из-за белья… застирано, лохматится… еще на свадебных простынях спим…».

Посмотрела вниз, на улицу. Чистым снегом заметены тротуары, голубоватые пятна уличных ламп, снежными иголками ощетинились скамьи у подъезда, поникшие рябины с черными гроздьями ягод. Напротив, высотка уходила вверх, в низкое взлохмаченное тучами фиолетовое небо. Множество темных слепых окон таращилось на нее. Ей стало зябко, показалось, что это чьи-то живые глаза… Она подышала на окно, и теплый туман растекся по стеклу, скрывая ее лицо от непрошеных взглядов… Потом ей было трудно вспомнить, легла она уже в постель или все еще бездумно стояла у окна, когда в дверь постучали. Она сильно удивилась: и ждать никого не ждали, да и звонок у них есть.

На цыпочках побежала к двери, на ходу подвязывая поясок… постучали еще, громко, отчетливо, так, что стук громким эхом раскатился по квартире. Она торопливо раскрыла дверь в тамбур, оттуда в подъезд, так смело, даже не спросив, кто, зачем… Очнулась уже на пыльной лестничной площадке, никого, только странный дрожащий гул шел снизу, она потом догадалась – от сквозняка… Но даже если б кто минуты не дождался, внизу хлопнула бы тяжелая дверь, и плохо заделанные стекла зазвенели на всех этажах… Никого.

«Крыша поехала, – обречено подумала она, торопливо запирая замки, – я же говорила ему, что уже совсем старенькая…».

Муж, к счастью, даже не проснулся. Чтоб согреться, она почти с головой закуталась в одеяло, и когда совсем уже задремала, вспомнила, почему она с такой безоглядной смелостью в полночный час распахнула двери – она ведь ясно услышала, как чей-то хорошо знакомый голос позвал ее по имени.

Несколько позже вы поймете, почему я так тщательно описываю те события, которые на поспешный взгляд кажутся малыми, незначительными и даже пустяковыми, но кто возьмется утверждать, что мы сплошь состоим из поступков? Мой друг тоже утверждал вслед за великими, что время, прожитое без дела, пусть незначительного, но полезного, прошло понапрасну. Делай полезное, делай доброе, делай вечное – только и слышал он с первого класса. И сказочка в назидание – о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Мол, одна лентяйка запаниковала и утопла, а вторая, герой труда и заработной платы, месила это молоко так, что превратилось оно в сметану, и затем благополучно выбралась. Как сказать, благополучно, конец у этой сказки совсем не оптимистичен. Выбраться она выбралась, да так от этого топтанья вымоталась, что вконец обессилела и не смогла увернуться от проезжавшей мимо телеги. Но почему-то о печальном финале нам не дорассказали.

Мой приятель тоже стал догадываться о том, о чем умолчали книжки. Иногда он месил слякоть этой жизнь так яростно, что глаза на лоб лезли, но она никак не превращалась в сухую пыль накатанной дороги. Уж в чем в чем, а в лени его никогда нельзя было упрекнуть.

И после очередной такой, безуспешной попытки, ему в голову пришла простенькая мысль – может, делать надо поменьше, а думать побольше? А? И, во-вторых, зачем выбираться из треклятого кувшина, да еще с таким узким горлом, когда просто-напросто не надо лазить в него. Лягушки те на дармовщинку позарились, вот и влипли! Вдруг, положено ему – где-то на заводе по две смены впахивать, полегоньку, не торопясь, с результатом незавидным, но постоянным, ежемесячным?