Сергей Долженко - Они жили. повесть о муже и его жене

Может быть, вам эти мечты и покажутся слишком простыми, мелкими, но она и сама была невысокого роста. Маленькая, нежная, боящаяся всего на свете женщина, она всю свою замужнюю жизнь, а другой у нее и не было, пыталась слепить их дом, как лепят птицы свое гнездо изо всего, что удается унести в клюве.

И сейчас она сильно дивилась самой себе – такую пустоту, такую усталость она ощущала, словно много лет несла огромную тяжесть, и тут ее вдруг сняли, от неожиданности она даже пробежала несколько шагов, как от толчка в спину, и в недоумении остановилась, а дальше что?

…они жили на самом краю города. И это его убивало. Конечно, это не квартиры снимать одну за другой, каждые полгода мучительно напрягаться, чтобы выбить из ничего, буквально из пустоты денежную сумму, чтобы заплатить еще на шесть месяцев относительно спокойной жизни. Нет, это была их собственная, однокомнатная квартирка, которую им после нескольких лет кочевой жизни удалось купить. Спасибо теще, как ни кривилась, как ни уговаривала дочку, что с таким мужем ей долго не удастся пожить, две тысячи долларов все таки добавила. Свои же ему ничего не дали. Пусть это был тяжкий грех, пусть его потом распнут на небесах, но своих предков он не любил. И понять не мог, кто им вбил в голову такую ахинею, что каждый человек должен свою жизнь сделать сам. От ложки в руке до крыши над головой.

– Нам, голуба, никто ничего не давал. Все сами, – кладя на стол темные от строительного загара руки, – начинал отец, довольно уставясь на сына. И длинно говорил о бараках, коммуналках, двенадцатичасовых сменах и в зной, и в стужу… о том, что рос без отца и без матери, а теще с тестем они сами помогали, те оба инвалиды…

Подростком, он немел от восхищения – герой, батя, сдюжил, прорубил себе просеку в их дремучей жизни, вон какую трехкомнатную квартиру себе отгрохал, пусть не дача, пусть избушка на куриных ножках, но есть куда летом выехать, а «запорожец» тоже машина, особенно веришь в это, когда пляшешь от мороза на автобусной остановке.

Его обманули, как когда-то обманули его отца.

Уже спустя несколько лет он риторически вопрошал:

– Во что жизнь поколений превратится, если каждое будет начинать свою жизнь с поиска ночлега, начнет заново ложить печь, обжигать горшки и стругать себе ложки, да и чем стругать, когда и ножик сначала надо отковать? Им не повезло, и отцу, и деду… Все добро, нажитое за тысячу лет, спалили и развеяли по семи ветрам эти белые, эти красные, каждому по колу осиновому, чтоб никогда не ожили! Пришлось моим предкам по кирпичику, по жердочке хибарки свои хрущево-брежневские собирать. По двенадцать часов, под голым небом… И что? Свою затасканную судьбу они и мне предлагают? Мы так, и ты так, давай, пристраивайся, вот тебе участочек, вот брезентовые рукавицы. Откуда в них такая ненависть к собственным детям? Нет, и поесть дадут, и слезы заботливо вытрут, но железной рукой в спину – иди, свое добро наживай, на наше не зарься, вот когда отвезешь на погост, тогда и… Да с таким подходом, неизвестно, кто кого раньше на погост повезет! Я бы рванул вперед, ох, как рванул, но дайте мне хотя бы два квадратных сантиметра под ногой, чтоб оттолкнуться!

– Ты злишься, что они свою квартиру ради нас не разменяли, – спокойно говорила ему жена.

– А у твоих предков вообще денег не меряно, а ты, дура, сидишь преспокойно в чужой комнате, откуда в любую минуту погнать могут! Я совершенно не понимаю твоего равнодушия! – мгновенно разъярялся он.

И дальше начинался такой грандиозный скандал – говорить о нем мне нет никакой охоты, тем более, что рассказ о том, как они начинали семью, еще впереди, а сейчас у них, слава Богу, есть свои восемнадцать метров, и в кухне негромко стучит холодильник, на балконе бьется под северным ветром разноцветное свежестиранное белье, до первого февраля еще целых семь дней, и, кажется, начинал приобретать реальные очертания тот Великий Проект, о котором он без устали мечтал всю свою взрослую жизнь, и в который иногда даже верила жена… иногда, когда уж очень хотела пожалеть своего бедного фантазера.

Между тем, он был на все сто процентов уверен в реальности своих устремлений. Просто ему всегда не хватало, ну, самой малости – денег, связей, офиса в центре города, знакомого директора госпредприятия, чтоб это самое госпредприятие продать к обоюдному удовольствию…

Январским днем, как раз перед крещеньем Господнем, шел он с дружком своим Вовчиком по Рождественской. С набережной, бешеный ветер, совсем иззябнув над тяжелыми льдами великой реки, бил жгучей струей им в лица и слезы сами наворачивались на глаза. Они почти бежали, к тому же опаздывали на встречу с очень большим человеком.