Сергей Ильичев: Возвращение «Конька-Горбунка»

– Она воровка… – повторил тот, кому Вяземская явно уже понравилась.

– Саид, – начал, обращаясь к бригадиру, Ваня, – ты, когда найдешь ценную вещь, куда ты ее понесешь?

– Домой! – смеясь, отвечает Саид русскому бомжу по имени Ваня.

– А вор, когда что-то украдет, куда понесет? – снова допытывался у него Ваня.

– Продавать… Куда же еще?

– А куда эта курица ваши кирпичи уже третью ночь носит? – задал новый вопрос бомж.

Отвечать из них стал тот, кто нападал.

– Вчера трэтий этаж носит, седня суда носит…

Бригадир стоял, явно задумавшись.

До остальных рабочих смысл сказанного Ваней еще не дошел.

– Иди лучше спать, Ваня! – приняв для себя решение, сказал Саид.

– Только не сейчас, – ответил ему Ваня и свистнул.

Из-за колонн появилось еще несколько бомжей.

– Ты сам напросился… – сказал Саид и вытащил нож.

И началась потасовка, в которой Вяземской даже трудно было понять, кто и с кем дерется, так как на всех было надето рванье.

Вяземская вышла из гостиной, предварительно погасив там свет, и прошла на кухню, где сидел бомж по имени Ваня.

– Пусть поспят, места всем хватило… – сказала она и добавила, – а вы снимайте рубаху, я обработаю рану.

– Разрешите представиться, сударыня! – начал тот самый бомж Ваня, которого вместе с друзьями после потасовки привела Вяземская в свою квартиру: – Профессор физики Подберезкин Иван Валентинович.

– Ершов Петр Павлович…

– Понятно. Не иначе, как лавры Ксении Петербургской покоя не дают… За чью душу у Бога вымаливаете, уж не за автора ли «Конька-Горбунка»?

– Предположим, – ответила ему Вяземская. – А вы сами-то как до такой жизни дошли?

И, достав вату и перекись водорода, начала обрабатывать рану профессора.

– Трудно стало под дураками работать, – начал профессор физики. – Не поверите, казалось бы, доктор физических наук, присланный заведовать нашим институтом, на элементарный вопрос «Почему карандаш красный?» отвечает, что его краской красной покрасили… И после этого все еще пытаемся Америку догнать и перегнать…

– Я и сама об этом же подумала… – заметила Вяземская.

И оба засмеялись.

– Я уже давно понял одну очевидную в жизни вещь, одну истину.

– И что же это за истина? – спросила Ивана Татьяна Вяземская.

– То, что Господь своих никогда не оставляет. И каждый день находятся люди, которые искренне будут тебя питать и согревать. Делиться с тобой куском хлеба. Не от излишков, выбрасывая хлеб на помойку, а именно последним куском.

– Слава Богу! А то моя сестра так же искренне считает, что Вера на Руси выветрилась…

– Несчастная… – уже с иронией заметил профессор.

И снова оба улыбнулись.

Когда утром дверь квартиры Вяземской отворилась и она со своими ночными гостями собралась выйти на улицу, то на площадке ее уже ждали наряд милиции, соседи и санитары.

– Вот, я же вам говорила, – начала соседка Вяземской. – Притон из квартиры устроила.

– Заметьте, что сама в мужских штанах, – подхватил ее мужик. – Вот до чего наша интеллигенция докатилась.

– Вы Вяземская Татьяна Виленовна? – отдав честь, спросил ее участковый.

– Нет!

– Не понял, – переспросил полицейский.

– Разрешите представиться… Ершов Петр Павлович… – произнесла Вяземская.

– Понятно, – сказал участковый и, обращаясь к санитарам, добавил: – Забирайте Вяземскую, она точно по вашей линии… А все остальные со мной в отделение, там с вами будем разбираться.

И пока Вяземская спускалась в сопровождении двух санитаров из квартиры, за этим ее шествием на голгофу наблюдали любопытные соседи.

Когда с нее сняли смирительную рубашку и доктор позволил Вяземской выйти в общую гостиную психбольницы, она огляделась, и в памяти всплыли сохранившиеся еще с юности строки: «Стены здесь вымазаны грязно-голубой краской, потолок закопчен, как в деревенской избе… Окна обезображены железными решетками. Пол сорный и занозистый, а главное, воняет кислою капустой, аммиаком и клопами… В комнатах кровати, привинченные к полу… На них сидят и лежат люди в халатах… Это – сумасшедшие…»

Эти сумасшедшие даже не обращали на нее внимания, каждый был занят чем-то сосредоточенно своим…

«Удивительно, – подумала Татьяна, – прошло столько лет, как Чехов описал это заведение в своем рассказе “Палата № 6”, а ведь практически ничего за эти годы не изменилось».

Правда, вскоре к ней подошел один из больных. Довольно импозантный мужчина, напоминающий Вяземской кого-то из артистов старой, еще классической театральной школы. Низко поклонившись, он громко произнес: