Борис Егоров - Рыбка, где твоя улыбка? Исповедь раздолбая – 3

И ничего лучшего я не придумал, как двадцать пятый раз сказать: «Ир, давай поженимся». Она фыркнула, подергала меня за волосы и укусила за плечо. Потом вздохнула, приложилась к коньяку еще разок и сказала: «Мальчишка ты, и есть – мальчишка. Давай поспим, завтра мне рано вставать».

Любите ближних! Творите добро! И вообще! Как часто мне приходилось слышать и читать подобные призывы. А я вам так скажу. Темное это дело – добро творить. Сколько раз у меня по жизни бывало – сотворишь чего-нибудь эдакое… типа, доброе. А потом голову ломаешь. Не знаешь, как расхлебаться с последствиями… своего творения добра.

Шел как-то по улице. В моем молодом организме побулькивал в желудке и гулял по жилкам алкоголь разнообразных напитков. Это я к тому упомянул, что настроение у меня было – прекрасное. Хотелось сразу и везде коммунизм построить.

И гляжу – на скамейке сидит дама, похожая на портрет какой-то, не помню, императрицы, а вокруг – народ. Человек пять. И этот народ машет руками и что-то активно обсуждает. Я тормознулся. Присмотрелся.

Дама была явно где-то вдвое старше меня. Но красива – до обалдения. Она была, по ходу, из тех женщин, красота которых до самой старости никуда не пропадает. Типа, Элины Быстрицкой.

Дама сидела с закрытыми глазами, и запрокинув голову. Послушав рядом стоящих, я понял, что даме стало плохо, ей предложили вызвать скорую, она категорически отказалась. И люди стояли, друг у друга выясняли – что теперь делать?

Ну, я, как человек простой, подумал: «А кой хрен ее слушать-то? Может, она уже и туго соображает. Надо скорую». А императрица открыла глаза и повела взглядом. Остановилась на мне. Подняла руку: «Вот если бы этот молодой человек мне помог дойти до дома… Я недалеко здесь живу…» Ну, я прищелкнул каблуками: «Сочту за честь, сударыня!»

Правда, при всей ее красоте, ее глаза у меня вызвали какое-то нехорошее чувство. Они были… как у кошки, которая увидела за окном беспечную птичку. Ну, да хрен с ними, думаю, с глазами. Мне на ней не жениться…

Взяла дама меня под руку, прижалась боком. И пошли мы. По дороге она выяснила, как меня зовут, и представилась сама – Элеонора. Действительно, все оказалось рядом, минут через десять мы зашли в ее квартиру. Квартирка была буржуйская – с коврами, кистями и глазетом.

Не зря говорят – дома и стены помогают. Этой самой Элеоноре как-то резко полегчало. Она начала порхать по комнатам, собирать на стол. Честно сказать, я ни кляпа не понял сначала. Стал продвигаться к выходу. Размечтался! Дама схватила меня за руку и разразилась тирадой: «Если бы вы знали, как радостно у меня на душе! Ведь это такая нынче редкость – встретить человека, способного на бескорыстную помощь! Я вас очень прошу – не покидайте меня. Побудьте хоть немного!»

Я опять ни хрена не понял. Пять рыл вокруг нее стояло, помочь пытались. Что ж она их всех-то домой не потащила? Но – уселся я все ж таки за стол. А когда налимонился ликера убойной крепости, на старые дрожжи меня растащило.

Просыпаюсь утром – лежу под каким-то балдахином, подмышкой у меня Элеонора эта сопит.

А я с похмелья… мне только в НКВД работать. Поправился опять же ликерчиком, и устроил этой старой кошке допрос. Оказалось, она постоянно практикует этот фокус. Пользуясь своим внешним благородным обликом, «делают вид, что оне в обмороках», и из желающих помочь бабушке выбирает себе партнера помоложе. Ее не остановило даже то, что одна из беспечных птичек ее однажды частично обокрала. Стала просто все ценности прятать получше, и продолжила в том же духе.

С одной стороны, ничего для меня страшного не случилось. Напоили, накормили, спать уложили. А с другой… Ощущение, что меня обжулили и использовали – оч-чень неуютное. Поэтому, когда… мнэ-э… эта Элеонора, мать ее ити, прильнула ко мне: «Боря, когда ты придешь?», я бодро ответил: «Уж никак не позже понедельника. Я тут недалеко, на Садовой, где пожар».

Мораль сей басни такова: не понравились тебе сразу глаза у человека – вали от него подальше.

Когда-то, в доисторические времена, я жил в Советском Союзе на пятом этаже московской «хрущевки» в однокомнатной квартире. Одним из моих соседей по лестничной клетке был молодой таксист Витя. От остальных моих знакомых таксистов он отличался тем, что был малость на голову больной. Так вроде бы и на вид нормальный, и вел себя обычно… небуйно. Но – Витя почему-то был уверен, что его жена Оля – женщина редчайшей красоты. И что каждый московский мужик ночами не спит, а все думает – как бы Витино честное имя опозорить посредством склонения его жены ко грехопадению.