Микола стоял перед колодой и кучкой поленьев, рассматривал топор, пробовал остриё – пойти поточить, или так сойдёт?
– Здорово, Микола…
– О, сосед! Здоровеньки булы! Как оно, здоровье-то? Вроде, гляжу, бодренький с утра! А старуха твоя как? Здорова?
– Дак это… померла моя старуха-то, ночью нынче померла. Как собиралась зимой, так и померла…
– Во как… – Микола выпрямился, заморгал, суетливо затоптался, – ну это… мои, как говорится, соболезнования… Счас, надо Любу позвать, она тут разберётся!
Он воткнул топор в колоду, быстро пошёл к дому, размахивая руками. Через несколько минут во двор выкатились, как их все звали, Пинчу́чки – жена Люба и дочь Светка. Такие же круглые, коренастые, как Микола, только что не лысые.
Заохали, запричитали, однако сразу взялись за дело: старика отвели к себе, усадили за стол, налили миску борща, нарезали хлеба с салом. Горе горем, а поесть надо – столько хлопот ещё впереди!
Сами сходили к нему в дом, нашли по его указке нужные вещи, документы, спрятанную «на чёрный день» заначку. Зашли ещё к одному соседу – худому высокому вислоусому Петру, у которого была старенькая «копейка», спросили, не поможет ли с машиной, ездить туда-сюда, хлопотать; предложили денег на бензин. Петро сердито помотал головой:
– Яки ще там гроши? Хай дид Грицько пидходить через час, поидемо в сильраду. Тильки щоб хтось з жинок з нами поихав, а то моя Татьяна на роботи сегодня…
Старик оказался в центре некоего водоворота. Вокруг него суетились соседи: везли его в сельсовет, договаривались на кладбище о рытье могилы, привозили врача и участкового, ездили получать свидетельство, договариваться с батюшкой об отпевании. Женщины во главе с Любой убирали в доме, готовили стол для поминок. Закупали продукты, варили поминальный борщ, жарили, пекли. Прибежала Тамарка-самогонщица, притащила две полторашки:
– Ось, на поминки, для бабы Насти… – подумала и нерешительно добавила, – а якщо трэба, я ще принэсу!
Старик равнодушно сидел во дворе, безучастно глядя на старую айву у забора. Он словно с разбегу наткнулся на какое-то препятствие, стену или столб и теперь не понимал, что делать дальше, куда и зачем бежать…
*****
Но всё по-другому вышло… На четвёртом курсе Ваня жениться собрался. Да не по-людски собрался. Нет, чтоб привезти невесту к родителям, представить, попросить
благословения. Потом поехать к её родителям, познакомиться, к себе в гости позвать, обсудить за чарочкой, как свадьбу гулять. Ваня просто сообщил, что женится, и всё.
Приехал один, пряча глаза, говорил, что невеста городская, профессорская дочка, у них порядки другие, свадьбы они делать не будут: так, посидят с её родителями и своими друзьями, потом поедут на теплоходе в свадебное путешествие. Жить будут в городе, у Оленьки есть своя квартира, а её родители уже договорились насчёт его аспирантуры… «Какой завод, папа? Мне кандидатскую писать, я на кафедре у Алексея Сергеевича буду работать. Меня теперь научная карьера ждёт…»
*****
Старуху его женщины во главе с Любой Пинчучкой обмыли, одели в новое, чистое, заботливо ею же загодя приготовленное. Положили в гроб, который вместе с большим деревянным крестом привёз из города вислоусый Петро.
Гроб вместе с лёгким, даже по смерти, старухиным телом, поставили на стол, зажгли принесённую кем-то лампадку. Печку не топили, в доме держался зыбкий мартовский холодок.
Вечером пришли две пожилые усталые женщины – из церкви, от отца Прохора: Псалтирь читать по покойной. Старика увели ночевать к себе Пинчуки, напоили горячим чаем, уложили в горнице. Он не спал почти всю ночь, тихо лежал на своём диване, слушая заливистый храп Миколы из соседней комнаты и изредка проваливаясь в короткий стариковский сон…
Утро выдалось совсем весеннее – тёплый влажный ветерок ласково кружился среди веток, ещё угловатых, только начинающих слегка припухать нежными выпуклостями почек. Приласкав тонкие, стройные деревца, он вдруг резко взлетал ввысь, натыкался на грубые, корявые, ломкие ветви старых акаций, растущих вдоль улицы. Обвевал и эти, не похожие на живые, деревья, выполняя свою обязательную весеннюю работу и, не ожидая привета, улетал под их ворчливое раскачивание…
Гроб вынесли со двора, поставили в старенький микроавтобус «УАЗик», выделенный председателем сельсовета. Поехали, петляя через всё село, на старое, заросшее вековыми деревьями, кладбище. За ними – Петро на своей «копейке» повёз отца Прохора с двумя женщинами-певчими. Остальные потянулись пешком, через балку, напрямки. 1 1 По канонам Православной Церкви покойника положено хоронить на третий день после смерти. Первым днём считается день смерти, даже если она наступила ночью, хотя бы за несколько минут до полуночи. Следующий день считается уже вторым.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу