Александр Сороковик - Простые рассказы. Истории из жизни

Александр Сороковик – реалист, несомненно, ибо стремится воспроизвести действительность в типичных её чертах. Но он не только копирует жизнь, воссоздает мир, и без того существующий. Он одарён тем, что принято называть творческой самобытностью. И два этих фактора создают, как это часто случается, нечто третье.

В рассказе «Артиллеристы» есть как будто бы фантастический фактор, несвойственный реализму.

Человек живет в своем времени. Верит в коммунистическое будущее, работает, детей растит. Всё у него так, как надо. Но Алексей Фомин – должник. Должник у жизни, которая была ему подарена когда-то. Его соратники, артиллеристы расчета, давно мертвы, их расстрелял немецкий танк. Лёша мог бы разнести танк снарядом, но силы оставили его. Много лет подряд он живет с чувством невыполненного долга, изувеченный и искалеченный внешне, он еще более изранен внутри. Насколько фантастичен финал рассказа, в котором герой все-таки подорвет танк, и воссоединится со своими фронтовыми товарищами?

А насколько возможна встреча со своей юностью и несостоявшейся любовью, как это происходит с героем рассказа «Полнолуние»? А получение прогноза на будущее в гроте Королевы? Прочтёте рассказы, и сами все поймёте. Поймёте, что автор не отступил от реализма. Он просто позволил воображению чуть-чуть возвысить действительность. Что из того, что Лёшка Фомин не сумел когда-то выстрелить; в полусне своей последней минуты он это сделал, ушёл в уверенности, что так и случилось. Разве этого мало? Пожилой уже мужчина проведет ночь рядом с юною девушкой, отнюдь не простой, но очень искренней, прямой; все, что между ними, такое щемящее, нежное и малопонятное, так мало увязанное с основным инстинктом, оно тоже возможно. Для некоторых людей такая встреча более вероятна, нежели бурная и страстная южная ночь со случайной спутницей; не все устроены одинаково, не каждый мечтает, вопреки расхожим представлениям о мужской удаче, к примеру, о неожиданном рандеву с необремененными моральными принципами юной блондинкой.

Два образа, весьма и весьма для меня привлекательных, и столь же печальных, не могут не увлечь читателя. Героическая кошка Муся, верный сеттер Лаки. Кошке повезло: о ней помнят, хоть она пропала, её подвиг жив. Бедняга сеттер предан своим хозяином. Не каждый человек достоин звания человека; собака, духом сильнее и выше хозяина, обреченная им на погибель, вызывает куда больше уважения. Я с трудом дочитал рассказ: мне трудно было сохранять спокойствие. Автор, Александр Сороковик, христианин в душе и на деле, он сожалеет и о собаке, и о своем герое Роме, я же – только о собаке. Такие, как Рома, ничего, кроме чувства отвращения, во мне не вызывают.

Сложно было мне поначалу и с другим героем, из рассказа «Алконавт». Ему повезло: он, завзятый и типичный алкоголик с этим своим «брошу, если захочу, а не бросаю потому, что сволочи вокруг», все же любим отчаявшейся женщиной. Она сдает его в руки Терентию Игнатьевичу; это не знахарь и не волшебник, но ему под силу свершить чудо. Я всегда против чудес, свершаемых третьими лицами, но тут следил заинтересованно, и тихонько посмеивался над незадачливым героем. Автору удалось: я почти сочувствовал алкоголику, я ждал превращения, я на него надеялся…

Особняком выстроился для меня рассказ «Родительский день» в ряду остальных. Вы знаете, я аплодировал Александру. Такое глубокое проникновение в детскую душу, такое понимание. Потрясающий лиризм в изображении контраста между миром ребенка и прагматичным миром взрослых. Я спрашивал себя: как случилось, что кто-то помнит, и почему – я-то забыл, что это такое? Как я закрывал личное пространство от взрослых, прямо на амбразуру ложился, какими неуклюжими, лицемерными, странными представлялись мне они. Как же мне было с ними трудно. А теперь понимаю, что тяжеловато в этом противостоянии и взрослым. Они уже забыли в большинстве своём, как трудно быть молодыми, и сражаться им приходится теперь с собою и за молодых одновременно…

Любовь в изображении Александра Сороковика, это нечто особенное. Любовь можно чувствовать, но она ускользает, убегает, тает, когда о ней говоришь. А вот у Сороковика получается, и она не убегает. Прочтите рассказы «Вероника» и «Прощальный ужин». И вы, как и я, проникнитесь обаянием женских образов автора. Его юные женщины прекрасны, они живут, смеются и плачут; они не картинка, не образ, кажется, протяни руку – достанешь. Возможно, они источают тонкий аромат, схожий с запахом весенней черемухи, когда отдают себя, любят щедро и искренне. Первая, Вероника, не предана благодарным возлюбленным, вторая, Стася, предана и забыта, но оттого не менее хороша. Я был влюблен в этих женщин, пусть очень коротко, но страстно!