Марина Бойкова-Гальяни - Проспект на Невском - 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)

Однако не буду брать грех на душу, не совру. Не верилось мне, будто Элан из трусости валит убийство на другого. За этим стояло нечто более серьезное, более достойное того вранья, которое он нагородил.

Порой мне казалось: Элан безумен и сам верит в то, что говорит. Когда закончился допрос и судья отпустил его, чуть живого, со свидетельского места, он с трудом выбрался из той клетушечки, облокотился, чтобы не упасть. Повернулся ко мне. Охрана напряглась: думали, бросится. Но он только посмотрел с такой невыносимой мукой… Будь моя воля, не знаю, что сделал бы, жизни не пожалел, чтобы вернуть ему Кэтрин. А потом он тихо спросил – и тоже с такой болью, что у меня душа перевернулась:

– За что? Ну за что ты ее убил?

Его увели из зала. Меня тоже можно было уводить; долго ничего не видел и не слышал. Ей-богу, будь я виновен, в ту минуту сознался бы…

Вот так Элан загнал меня за решетку.

Однако я недолго там находился. Не прошло и месяца, как заключенного Лена Техаду вывели из камеры, спустили во двор, под ласковое солнышко, и запихали в бронемобиль. Со мной в кузове засели два вооруженных охранника, третий погрузился в кабину – и поехали. Сижу, гадаю, куда направляемся и зачем. В конце концов осторожно осведомился. Оказалось, движемся в Загоренец – есть такой городишко. Какого лешего нас туда понесло? В Загоренце никаких тюрем, один научный институт. Смекаю: тащат на исследование. Как-никак, с минералами у меня особая любовь, и называюсь я экстрасенс. Видно, какая-то собака догадалась, что неспроста Лен Техада в камешках лучше всех разбирается.

Едем мы час, другой. Может, и меньше, да время уж больно долго тянулось. И вдруг – трах-ба-бах! Взрыв, удар, броневик развернулся и стал, накренясь. Снаружи пальба, крики. Я – на пол; закатился под лавочку, жду, что будет. Охрана моя ринулась наружу. Тут-то их и подстрелили, оба наземь полегли. Я не стал за ними торопиться.

Затем ввалились два здоровенных бугая, выволокли меня наружу и хотели затолкать в свой мобиль. До того мне сделалось обидно! В тюрьму ни за что ни про что угодил, хлебнул сполна веселой жизни, а тут опять какая-то сволочь изгаляется. Оглянулся я кругом, вижу: шоссе, а за ним – лес. Вывернулся, да и задал стрекача.

В погоню кинулись четверо. Дюжие парни, тренированные. А я после каталажки, где все упражнения – прогулки в тюремном дворе да потасовки с сокамерниками. Чуть не сдох. Кончилось тем, что без памяти рухнул в каком-то болоте и провалялся до самого вечера, пока не захолодало. Зато когда оклемался, мои горе-похитители уже убрались восвояси.

Признаюсь, я даже загордился. Лен Техада – ценная персона, раз его хотели умыкнуть такие могучие дяди. Стало быть, позарез кому-то нужен – какой-нибудь алмазодобывающей фирме. Наверняка затеяли меня выкрасть, чтоб я потом в благодарность на них горбатился, сорт камней оценивал или еще что. Высоко ценятся мои услуги, ох, высоко… Однако по уши в торфяной жиже сильно не зазнаешься, поэтому я вылез из болота, отжал тюремную одежу, сориентировался по закатному солнцу и подался на северо-запад, где лежал родной город Травен.

Конечно, я не был наивен. И сознавал, что именно в Травене беглого зэка будет ожидать полиция и радушно распахнутая дверца тюремного мобиля. Но мне надо было туда попасть, хоть умри. Душа ныла, и сердце рвалось: я должен был явиться в Горный парк, на проклятую тропу, где повстречался с Кэтрин. Должен был стать на место, где стоял тогда. Вспомнить Кэтрин – и попытаться вспомнить остальное. Улыбалась ли она? Ударил меня Элан или нет? Чудилось: стоит вернуться туда, как все прояснится. Ведь я экстрасенс. Я руками ощущаю камни, а у них есть собственная память. Они видели, что произошло; они – мои свидетели. Я понятия не имел, что буду делать с той правдой, которую узнаю, – но знать ее было необходимо.

И я стал пробираться в Травен. Сто километров пехом, затем еще сто двадцать – в кабине мусоросборщика. По пути обзавелся приличной одежонкой, вид заимел вполне пристойный. И наконец объявился в Горном парке.

Утро было серое, туманное. Поросшие лесом, расчерченные белыми полосками водопадов горки казались выше и суровей, чем на самом деле; каменные лестницы были пустынны; река поблескивала стальным блеском. Я поднялся на Третью Лестницу – туда, где первый раз столкнулся с Эланом и Кэтрин. Сейчас на площадке не было ни души. Я постоял, опершись о гранитный парапет, вдыхая сырой воздух. Пахло лесом и камнем. Парапет под ладонями тихонько вибрировал, точно большой, мягко работающий механизм. С того дня здесь прошли тысячи людей; гранит не помнил Кэтрин и ничего не мог рассказать. Что ж, попробуем на тропе. Я двинулся дальше.