Милле Мунк - Сага Овердрайв

В день, когда Юн уходил, ему выдали листок и ручку, чтобы он написал пару строк о том, чем он планирует заниматься дальше, и поставил свою подпись. Юн, недолго думая, написал «пару строк»:

И на этом поставил точку.

Он устроился на работу – грузчиком на склад мебели – и, скопив за три недели немного денег, купил не самую дорогую, но довольно хорошую полуакустическую гитару Greg Bennett. К тому времени он, самоучка, на слух освоил большинство из самых сложных приемов игры, но так и не нашел своего идеального звука.

Ночью, когда выпал первый снег, Юну впервые за долгое время приснился странный сон: в этом сне он убил свою мать. Встав на колени перед духовкой, она долго гремела посудой, пока Юн с отвращением изучал ее жидкие седые волосы на затылке. Дверь на лестничную клетку была открыта: вероятно, мать попросила его выбросить мусор, пока искала подходящую посудину для птицы. Пахло куревом и было слышно, как кто-то этажом выше или ниже гремит крышкой мусоропровода. У Юна в руке было нечто тяжелое – в этом не было сомнений, потому что во время удара звук был глухой. Юна удивило, что звук этот был совсем не музыкальный, не такой, каким он себе представлял – а уродливый и одинокий, наполненный бытом и грохотом крышки мусоропровода. Звук, мгновенно поглощенный включенной вытяжкой. В произошедшем не было ни капли драматизма. На плите варилась картошка, пар из кастрюли поднимался к потолку. «Должно быть, это всего лишь сон», – решил Юн. И проснулся в холодном поту.

Тем же вечером Юн собрался в дорогу. Он решил, что больше не может оставаться на месте, гнить в глухой каменной клетке своего спального района, тратить попусту время, иначе рано или поздно сойдет с ума. Огненный тигр кусал его за пятки, рычал и рвался наружу – и Юн слышал отголоски его глухого гнева, вынашивал его в самом своем сердце, поддерживал пламя, чтобы однажды выплеснуть его вместе с визгом порвавшейся струны под гул обезумевшей толпы, выкрикивающей его имя.

Юн решил поехать в большой город, чтобы найти группу. С собой он взял гитару, пачку сигарет, сменное белье, немного денег; а еще сгреб трупы черных мотыльков из плафона и ссыпал их в спичечный коробок – чтобы помнить о том, кто он есть на самом деле: уродливый, одинокий, беспомощный и печальный Юн с непридуманным символом на лице; стоит ему убрать пальцы со струн – и свет навсегда погаснет.

Мать провожала Юна со слезами на глазах. Она уже не пыталась отговорить его, только умоляла быть осторожней, просила не ввязываться в драки. И Юн в последний раз обнял ее в дверях, скрестив у нее за спиной свои разбитые кулаки.

Юн опоздал на последнюю электричку, но решил не возвращаться домой. В ожидании первого утреннего поезда он заснул прямо на станции, напившись до беспамятства паленым «джеком» 9 9 Виски Jack Daniel’s , купленным у молчаливого норвежца 10 10 austmaðr [исл.] – норвежец (букв. «человек с востока», т. е. из континентальной Скандинавии) ; он торговал из багажника своей старой «тойоты», припаркованной рядом с подземным переходом, алкоголем и канистрами с ярко-синим автомобильным антифризом.

Юн лег на холодную алюминиевую лавку, укрылся своим тонким плащом и еще долго не мог заснуть, наблюдая за тем, как кружит за большим стеклом снег – чистый и мягкий, похожий на больничную вату. Ветер, продувавший станцию насквозь, – от входных дверей до выхода у турникетов, – печально пинал смятую пивную банку по бетонному полу. «Печальным и пьяным», – повторил Юн про себя, словно молитву.

Открыв утром глаза, он, разбитый похмельем и неясной усталостью, в темноте ввалился в прокуренный тамбур первой электрички, прислонился к дальней двери с надписью «не прислоняться» и, скинув с плеча гитару, потерянно уставился в мелькающий за окном пейзаж. Вдоль путей растянулись бесконечные заборы и оставленные умирать, словно выброшенные на берег бурые левиафаны, товарные вагоны. Юн потягивал из бутылки, наряженной в пакет, остатки вчерашнего вонючего виски и вслушивался в монотонный грохот колес; и пьяный тигр в его голове озадаченно бродил кругами по клетке.

На рассвете Юн сошел на пустой заснеженной станции, так и не доехав до центра города, чтобы как следует проблеваться. Чехол на отвисшем растянутом ремне бил ему по ногам, скрежет подходящего к станции поезда скользил ржавым гвоздем по мутному стеклу его рассыпанных мыслей. С трудом сохраняя равновесие, Юн спустился по скользким ступеням разбитой лестницы, растерянно прислонил мешавшую движениям гитару к покосившемуся столбу с круглыми часами, и, сойдя с дороги, направился к дальнему забору. Юн обошел платформу и оперся рукой о стену; его вырвало, и на белом снегу осталась теплая разноцветная масса, обещавшая вскоре стать пищей для бродячих псов.