Сочинения. Том 6
Александр Строганов
© Александр Строганов, 2016
© Александр Евгеньевич Строганов, иллюстрации, 2016
ISBN 978-5-4483-3643-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Яд осязания
Драма в двух действиях
Действующие лица
Камилла (Камилль) Клодель
Огюст Роден
Детка
В пьесе использованы стихи Поля Клоделя.
Действие происходит в 1899 году, в Париже, в доме 19 по Набережной Бурбон, где не спится женщине по имени Камилла Клодель, крестное имя Камилль.
Крестное имя Камилль в случае кромешного одиночества имеет значение не меньшее, чем имена глиняных ангелочков за мутными стеклами шкафа.
Или имена одинаково полосатых кошек, которые, не взирая на их изобилие в доме 19 по Набережной Бурбон ведут себя тихо. Так тихо, что их можно и не заметить. Не заметить или принять за статуэтки. Вообще одинаково полосатые кошки имеют больше оснований именоваться статуэтками, нежели собственно статуэтки беспокойных и порой шумных глиняных ангелочков.
Или имя Детка. Имени такого в природе не существует, но оно есть, раз уж произнесено, и относится к конкретному человеку… мальчику, юноше, будущему мужчине, мужчине, будущему мужчине, юноше, мальчику… одним словом, к определенному человеку. Или персонажу. Что, в нашем случае, равно как и во всех прочих случаях – одно и то же. Имя выбрано женщиной. Женщиной по имени Камилла, волею обстоятельств проживающей в двух черных захламленных комнатах в доме 19 по Набережной Бурбон… Камиллой или, согласно церковным записям, Камилль. Той самой Камиллой, что созвала полон дом глиняных ангелочков, а, чтобы им не было скучно, налепила для них одинаково полосатых кошек… Или наоборот.
Впрочем, и то и это не имеет никакого значения, ибо и то и это тускнеет, растворяется, исчезает, тускнеет, растворяется, исчезает, тускнеет, растворяется, исчезает, тускнеет и исчезает, стоит произнести, стоит произнести вслух, даже не вслух, а просто четко и громко, не обязательно громко, можно едва слышно или даже про себя, или просто вспомнить одно имя – Роден.
Роден. Огюст Роден. Произнести это имя и остаться без сна. И остаться без памяти. Ибо в памяти только Роден, только Роден и никого больше, только Роден и никого, и ничего больше… Произнести и остаться без памяти. И, оставшись без памяти, сутки, двое, трое, несколько суток вспоминать или придумывать заново имена всем этим ангелочкам, кошкам, высохшим цветам, кошкам… пытаться также вспомнить свое имя… Камилла… Или Камилль. Камилла или Камилль. Или Камилла. Или Камилль, что мягче, объективно красивее, значительно красивее, нежнее, тоньше, талантливее. Что есть лучшее на свете имя, во многом потому, что это имя дано при крещении.
Вот два имени. Которое из двух? Когда пасмурно – Камилль. Когда солнечно – Камилла. Или наоборот.
Впрочем, солнечных дней последнее время не бывает. Как будто и не было никогда.
Впрочем, и то, и это не имеет значения, когда в тридцать пять лет ты уже обрел абсолютное одиночество. Абсолютное одиночество – это когда на протяжении многих-многих миль вокруг никого нет. И в самом тебе нет никого. Никого.
Никого, кроме Детки. Никого, кроме Детки, разумеется.
Картина первая
Детке на вид лет шестнадцать – семнадцать. У Детки вьющиеся золотистые волосы, что роднит его с вышеупомянутыми ангелочками, равно, как и с другими ангелочками, какими их привыкли изображать все, или почти все, кто изображает ангелочков, начиная с того первого, или, почему бы и нет? с той первой, кто, собственно, видел их. Если, разумеется, тот, кто их видел действительно их лицезрел, а не выдумал, что, по большому счету не имеет значения. Во всяком случае для самих ангелочков.
С ангелочками Детку роднит розовощекость, и уже занимающаяся склонность к полноте, которую пока еще может угадать только художник, а лучше скульптор. Нет, не художник, непременно скульптор. Тот единственный, кто объективно владеет пространством.
Сперва шепчет пространству на ухо, сперва целует его кончиками пальцев, поглаживает, а затем овладевает им.
Осязание.
Видели бы вы при этом их глаза. Глаза скульптора и глаза пространства.
Затем Детки превращаются в ангелов. Или амуров. Или наоборот. Впрочем, и это не имеет значения.
Сейчас Детка является фрагментом пространства. Именно и только так – фрагментом пространства. Детка неподвижен. Детка точно врос в дышащее чернильное пятно между двумя шкафами, набитыми глиняными попрошайками, и выглядывает оттуда. Нет, не выглядывает, смотрит, рассматривает восседающего в кресле колосса.
Читать дальше