Я встала. Кажется, я что-то не то сейчас сказала. Но я же искренне, от души хотела с ней поговорить. Иногда это оборачивается совсем противоположным.
– Спасибо, что вы мне тогда в больницу деньги прислали, год назад, – сказала я, чтобы как-то повернуть разговор.
Машина мама посмотрела на меня, потом на Машу.
– Сколько? – спросила она Машу.
– Полторы тысячи, – с небольшой заминкой ответила Маша.
– А в больнице ты что делала? – перевела глаза на меня Машина мама. – Аборт?
Я сразу все поняла. Деньги, значит, Маша принесла мне от себя. Скопила из карманных.
– Нет. Я упала с крыши.
– А на крыше что делала? – бесстрастно спросила Машина мама.
Я бы не стала продолжать разговор. Но мне было жалко Машу, да и маму ее тоже, которая видела во мне что-то совсем другое, плохое, опасное для ее домашней Маши, то, чего во мне нет.
– На крышу залез Паша. Это мальчик, который… – Я чуть замялась.
– Говори, говори! – усмехнулась Машина мама.
– Который учился с нами в одном классе. Он хотел спрыгнуть с крыши, а я хотела его снять.
– Ты? – уточнила Машина мама. – Не МЧС и не пожарные, а ты?
– Ну да, – пожала я плечами. – А что же ждать МЧС и пожарных, если человек хочет упасть с крыши и сломать себе шею?
– Ну и как? Упал? Сломал?
– Нет. Я упала и ударилась головой, у меня было сотрясение мозга. Поэтому Маша… – Я видела взгляд Машиной мамы и дальше продолжать не стала. – Спасибо! – сказала я обеим и вышла из комнаты, взяла в темной прихожей со старого, вылезшего из стены крючка свою куртку, и вышла во двор, не дожидаясь, пока за мной пойдет Маша. Или не пойдет.
Почему так? Наверно, что-то во мне есть такое, что отпугивает некоторых людей, хороших, нормальных. Что? И у кого это спросить? Я как-то не так выгляжу? Плохо одеваюсь? Не так смотрю? У меня плохая речь? Я неискренняя? Я говорю глупости?
Я побыстрее прошла через двор, смотря на обветшалые постройки старого бабушкиного двора, Маша с мамой почти ничего здесь не делали, не меняли. Потемневший сарай, уличный туалет с полуоторванной узкой дверью, умывальник, в котором сейчас лежал снег. У них есть умывальник в доме, но тоже без труб, надо выносить на двор ведро. Из пустой собачьей будки выглядывала ржавая оборванная цепь. У них ведь раньше была собака? Или нет? Я бы собаку обязательно запомнила.
Мне показалось, что хлопнула входная дверь, и Маша вышла на крыльцо, когда я уже перешла улицу и быстро пошла прочь. Мне было ужасно обидно. Я не сделала ничего такого, чтобы ко мне так плохо относиться. Сказала что-то не то… Ведь не в этом дело. Странно. Но человеческое «нравится – не нравится» иногда так субъективно, так неуловимо…
В кармане раздался звук сообщения.
«Не обижайся, – писала мне Маша. – Я тебе потом все объясню».
«Ладно», – сразу ответила я.
Ведь правда, может быть, Маша объяснит мне все, и то мерзостное, ужасное чувство невозможности изменить несправедливость, неправильное устройство мира у меня пройдет? А с этим чувством так трудно жить. Единственное спасение – взять какую-нибудь книжку позапрошлого века, уйти туда с головой, пытаться разобраться в нравственных проблемах, переживаниях героев. Это ведь бегство от реальности, разве нет? Но многие люди бегут от реальности, потому что она невыносима. Смотрят подряд все телепередачи, глупые фильмы, похожие друг на друга, играют, лишь бы не думать. Как странно создана жизнь. Неправильно.
У забора, за которым был давно заколоченный старый дом, сидела мохнатая, очень грязная собака. Я чуть приостановилась, но у меня ничего не было, чтобы ей дать. Собака посмотрела на меня вопросительно.
– У меня ничего нет, – сказала я. – Привет.
Собака подняла голову и качнула ею, как будто ответила мне. Я подошла и присела перед ней на корточки. Наверно, это какая-то порода… Или помесь… Я не очень разбираюсь в собаках. Но в глазах – и людей, и собак – разбираюсь. У этой собаки были такие хорошие, такие добрые глаза, что сомнений не было. Я протянула руку и погладила ее. Если бы собака зарычала и укусила меня, я бы на время вообще бы потеряла веру в этот мир. И подумала бы, что в нем все неправильно. Все – от начала до конца. Что сам этот мир – ошибка. «Пустая и глупая шутка», – как писал юный Лермонтов.
Но собака только посмотрела на меня и лизнула мне руку. Я погладила ее по мягким, грязным ушам. Да… Вот помыть бы ее… А где? Представляю, если я приведу ее в общежитие, скажу вахтеру тете Даше или ее сменщику, дяде Боре: «Я хочу собаку в нашем душе помыть». Что тогда будет…
Читать дальше