– Не знаю, – честно признался я.
– Вот то-то и оно. Я же так думаю – пусть не по-ученому, не из книжек взято – в человеке маленьком, ну в ребёнке то есть, душа и без воспитания светлая, добрая. Ты видел, как они, человечины-то босоногие, каждую букашку жалеют. Дерево рубят – для них горе, лошадь ударили – слёзы рекой. Этакую душу да ещё воспитывать! Тут в пору самим у них о прощении просить… Я, главное, чего хочу. Пусть он ходит, смотрит, ушибается, ноги царапает, но всё узнаёт сам. Это жизнь, не мы её придумали, только штука она мудрая, да и орешек для нашего ума крепкий. А то что же получается: сколько умов, и все учат. А разве кто-нибудь, кроме меня, видел, как сын картошку рыл на своём клине. Я Кольке в прошлом году клин на огороде выделил. Спросил он как-то зимой: «Пап, а если я картошку посажу, она вырастет?» «А чего же, будет весна, посади – посмотрим». Ну и посадил. Веришь ли, только что на крышу от радости не запрыгивал – остальное всё было. А этой весной, наверное, за неделю до того, как картошку сажать, сна лишился, потому что праздника ждал.
Владимир Николаевич достал из кармана пачку, вытряхнул на ладонь папиросу.
– Я тебе про душу говорю, а ведь ты, наверное, смеёшься…
– Нет, что вы…
– … только зря, есть она в человеке. Я, если надо, и доказать могу.
– Докажите.
Я не скрывал любопытства. Разговор с Колькиным отцом оказался неожиданным, и я чувствовал, что не могу, даже если бы и захотел, спорить с Владимиром Николаевичем. А тот запальчиво продолжал:
– Вот и докажу! В школе мы все учимся? Все! Книжки одни и те же читаем, телевизор смотрим. Этого всем нам поровну выходит. Ведь так?
– Приблизительно.
– Почему же тогда люди все разные? Одинаковыми должны быть: добрыми, смелыми, трудолюбивыми. А вот ведь не получается?
– Нет.
– А почему?
Владимир Николаевич сделал паузу, видно дожидаясь моего ответа, но я молчал, и тогда опять заговорил он:
– О душе забывать начали. А ей не подсказки, ей жизнь нужна, чтоб со слезами, с болью, с обидой и злостью, чтоб не на перине душа нежилась, а в мозолях была от работы непосильной. Видно, одних книжек и разговоров о воспитании маловато. Ещё чего-то нужно. А чего? Не знаешь?
Я промолчал.
– Зато отец мой знал. Привёл он меня как-то к реке, я ещё пацаном был, посадил под берёзой, большой уже, густой, да и спрашивает: «Знаешь, что это за дерево?» Отвечаю ему – берёза. «Нет, жизнь это моя». И так он просто это сказал, что я ему сразу поверил. А свою берёзу я лет пять спустя посадил. Посадил, потому что раз вечером пришёл с работы, а в груди ноет, нет в сердце покоя. Значит, время пришло. А когда посадил, так мне хорошо сделалось, так светло. А почему? Можешь ты мне это книжками объяснить, в кино показать? Нет! Что же всё это, если не душа? Ну, что?
Я слушал Владимира Николаевича, а перед глазами у меня стоял Колька. И я вдруг заметил, как они удивительно похожи друг на друга. Нет, не внешне. Была поразительная схожесть в чём-то другом, неуловимом и трудно объяснимом.
Владимир Николаевич помолчал, покурил. Затем, встав со скамейки, предложил: – Пошли к Клязьме, – и не дожидаясь моего ответа, первым зашагал со двора.
Река была рядом. Нужно только спуститься к ней с пригорка. Узенькая тропинка от дороги до реки была прямой и ровной. Мы свернули на неё с большака и через несколько минут подошли к берегу.
– Что ж не спрашиваешь, зачем сюда привёл?
– Наверное, деревья показать.
– Правильно… И самому посмотреть хочется.
– Стоят ли? – улыбнулся я.
– Нет, – не приняв шутки, серьёзно ответил Владимир Николаевич, – сколько их. Тогда, когда копали картошку, почувствовал я, не просто Колька радуется, не в забаве тут дело, в большем. Ну и сводил его сюда, на берег, о деревьях рассказал. Первые недели всё бегал смотреть, не посадил ли своё. Рано ему было. Если бы посадил, значит, я поторопился рассказать, моя ошибка. Но нет, обошлось, значит, правильно понял, не забава это. А вот сейчас, веришь ли, иду и думаю, а может, позабыл он про деревья, может, мал ещё был, чтоб понять так, как мне этого хотелось.
Странное, необъяснимое волнение охватило меня, когда я подходил к двум высоким, росшим невдалеке от берега берёзам. Одна из них была заметно старше – ствол шире и внизу грубее, с трещинами в коре, с толстыми ветвями. Другая берёза моложе и хотя высотой первой почти не уступала, но ствол у неё был уже, и кора на нём светлее, нежнее. Я и раньше видел эти деревья, но сейчас… я, кажется, понял, почему Колька никогда не купался в этом месте и притихал, стоило нам оказаться поблизости.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу