Елена Сазыкина - Девять писем об отце

Что же соединяет людей в единый сплав, когда соприкосновение душ не поверхностное, когда каждая молекула сливается с каждой молекулой? Почти химическая реакция с образованием нового вещества, которое не расщепляется ни обстоятельствами, ни временем, ни расстоянием. Может быть, в детстве душа еще не покрылась панцирем, и вокруг сердца не сформировалась броня. Еще все слова – честные, все чувства – неистовые. И содержание мыслей, поступков и бесед не столь принципиально. Гораздо важнее – дружный смех, общие горести и радости, ничем не сдерживаемое воображение, захватывающее дух предвкушение чего-то необыкновенного… Когда и ненависть, и любовь – все в полную меру. И уж если смех, то до колик в животе, до судорог в мимических мышцах, до полного изнеможения. И слезы в детстве еще имеют вкус: соленый, сладкий, горький…

Да, у детей еще нет защиты, которая не только ограждает от внешних опасностей, но и мешает обмену веществом и энергией с этим миром, препятствуя соприкосновению и слиянию душ… Не дает зарождаться дружбе и любви.

Друзья, которые появляются позже, это друзья «по интересам», это соперничество интеллектов, это оценка, селекция, осознанный выбор. Это сравнение успехов и неудач, взвешенные компромиссы, взаимовыгодный обмен. Случаются и потом исключения, но чем дальше, тем реже.

Первые учителя – те немногие взрослые, которых еще не судишь, чьих слов и поступков пока не оцениваешь… Непререкаемый авторитет первых взрослых позволяет нам взять от них максимум. У ребенка нет фильтра, который отсеивает «ненужное». Он впитывает все и через всю жизнь проносит первые данные ему уроки.

Какие это были уроки? Кроме математики, словесности, химии и прочих дисциплин, Исай получал уроки совести, чести, терпения, ответственности. Были и другие уроки: ненависти, нетерпимости, предательства и лжи, равнодушия и пренебрежения, но, к счастью, последние – реже, чем первые.

Позднее, когда Исай сам стал учителем, он припомнил чуть ли не по дням свою школу, передумал и переоценил многое и мысленно снял шляпу перед своими педагогами. Да, так устроена жизнь, что учителя получают благодарность от учеников столь отсроченно, что иногда и вовсе ее не дожидаются.

Мария Алексеевна, их первая классная руководительница, без лишних упреков и, можно сказать, рискуя жизнью, каждое утро терпеливо производила обыск портфелей перед входом в класс и извлекала на свет патроны, осколки снарядов, неразорвавшиеся гильзы, а порой и мины. Она понимала, что дети есть дети, и что детскую природу, как, впрочем, и мировую историю, не изменить.

Евлампий Алексеевич, учитель физики, был настоящим апологетом проницательности и выдержки. Как-то раз, когда через пять минут от начала урока свет в классе вдруг погас (высохла пресловутая мокрая бумага между патроном и цоколем), он спокойно подошел к двери, открыл ее и убедился, что в коридоре свет горит, после чего невозмутимо разоблачил юных горе-электриков, заставив восстановить освещение в классе, а после окончания уроков провел еще два урока физики, вместо сорванного одного.

А красавица Людмила Федоровна? Учительница русского языка и литературы, в которую были влюблены полкласса… Володька Соловьев имел талант к рисованию, и не удержался, чтобы не изобразить ее в обнаженном виде. И красиво, надо сказать, изобразил… Портрет вместе с другими карикатурами на учителей гулял по классу и передавался под партами из рук в руки, пока учительница не перехватила эти шедевры. Как ей удалось не покраснеть под тридцатью взглядами подростков? Как удалось спокойно устроить допрос для выяснения авторства рисунков?

Когда очередь отвечать дошла до Исая, он поднялся, густо покраснел и почему-то ответил: «Да, это я». Наверное, химическая связь с другом Володей не позволила ему ответить иначе. Учительница, впрочем, не поверила ему. «Мне кажется, ты присваиваешь чужие лавры», – сказала она. В качестве эксперта был привлечен учитель рисования, который без труда опознал в конфискованном альбоме художественный почерк Володи Соловьева. За укрывательство и пособничество весь класс был наказан: отныне на уроках рисования было только одно задание для всех – рисовать самого учителя рисования. Учитель вставал в какую-нибудь живописную позу и просил изобразить себя то в качестве римского воина, то еще в каком-нибудь привлекательном виде. «Любите портретную живопись? Совершенствуйтесь на здоровье», – комментировал он, с удовольствием позируя ученикам. Людмила Федоровна же с тех пор полюбила большеглазого отличника Исю и невзлюбила шкодного хорошиста Володьку.