Петр Алешкин - Предательство. В борьбе за литературу

Долго можно было бы рассказывать о событиях, происшедших до 15 апреля. Было так, что Бежин, желая ублажить сотрудников, за моей спиной подписал приказ о премировании за март аж на 150%, хотя работы не было, прибыли не было. Рабочий Секретариат МО посоветовал мне дать Бежину выговор, что я и сделал. Я мог бы рассказать, как Бежин суетился, обжалуя выговор. Я мог бы рассказать, как разваливалось акционерное общество «Голос», когда «Столица» вышла из учредителей и акционеры, в том числе и я, вернули в общество свои акции. Я вышел из президентов. Но не хочется затягивать повествование. Те эпизоды когда-нибудь использую в романе.

К своему отчету на Секретариате я заставил все отделы подготовить мне справки о состоянии дел. Бухгалтерию – подробнейшую справку о доходах и расходах издательства, производственный отдел – списки изданных книг и рукописей, подписанных в печать, с указанием тиражей, необходимого количества бумаги для издания и т. п. Отделу снабжения приказал провести инвентаризацию всех складов и составить акт с точной расшифровкой – сколько, какой бумаги и где хранится, отделу распространения – провести инвентаризацию книг, хранящихся на складах. Все это было сделано.

Пикантность ситуации заключалась в том, что подписи под письмом-доносом и под справками, отчетами, актами были одни и те же. Содоносчики на словах утверждали, что в издательстве нет бумаги, и сами же подписывали акт, что склады ломятся от бумаги, загружены сверх нормы. 15 апреля во время моего ухода издательство имело свыше одной тысячи тонн бумаги, а так как на книгу в среднем нужно от двух до пяти тонн бумаги (большинство книг в «Столице» малотиражные и небольшие по объему), то весь план 1991 года был обеспечен бумагой. Акты в издательстве имеются. Куда бумагу перекачали после 15 апреля, – не моя забота!

Отчитаться, опираясь на справки, акты, отчеты, на Секретариате мне было легко. Видели бы вы агонию содоносчиков: брызганье слюной Паламарчука, жалкие всхлипы Бежина, черное молчание Панасяна! Но всем уже ясно были видны их ничтожные душонки.

Сомнения в исходе Секретариата у меня не было. Все мои предложения были приняты, Гусев строго заявил: если мы будем продолжать склоку, то будем с позором изгнаны оба. Руководство по-прежнему придерживалось тактики: ни нашим, ни вашим!

Я не требовал выгнать Бежина, облегчал Секретариату задачу не делать резких движений. Все прошло по моему сценарию. Осталось поставить точку.

На другой же день я ушел в отпуск. В кабинете Гусева все три рабочих секретаря долго отговаривали меня, убеждали повременить: мол, содоносчики вновь воспользуются моим отсутствием и начнут бучу. Они оказались правы. Как только я улетел из Москвы, Бежин накатал новое письмо, собрал собрание в издательстве и попытался открыто его подписать, но никто его не поддержал. Меня это уже не волновало. Я в Доме творчества дописывал сатирическую повесть. Кстати, дописал.

Без меня прошло собрание московских писателей, где много говорилось о «Столице». В своем докладе Гусев довольно объективно рассказал о конфликте, впервые оценил действия Бежина с нравственной точки зрения. Меня удивляло, что никого из секретарей и членов Правления, никого из писателей не возмутила нравственная сторона поступка Бежина. Он в глаза директору говорил только хорошие слова, поднимал великолепные тосты за директора, а втайне сочинял на него донос, и все почему-то считают это нормальным, интеллигентным.

Просто поражаюсь нравственной глухоте творческой интеллигенции. И чудо, о чудо! Такое возможно только в стране Советов, в Совдепии, где совковая психология, – этот самый Бежин, этот абсолютно нравственно глухой человек, – вещает о духовности с экрана телевидения! Вершина лицемерия! Доколе же мы будем слепы, глухи и немы? В чем мы пред Богом провинились, что заткнул он нам уши, закрыл глаза, замкнул душу! Я понимаю, Господь испытывает нас, а потом воздаст каждому по заслугам, каждому свое!

Двадцатого мая я вернулся в Москву и написал заявление об уходе. Гусев не ожидал, прочитал, воскликнул:

– Каждый день новый поворот сюжета!

Заявление он не подписал. Начались уговоры, выкручивание рук. Я отвечал, что твердо решил уйти, что больше двух месяцев со дня подачи заявления они держать меня не имеют права!

Отпуск у меня кончился, и я взял творческий отпуск на месяц.

Наконец, 26 июня Секретариат рассмотрел мое заявление. Ох, как досталось Бежину на этот раз! Под его руководством за два месяца издательство резко скатилось вниз. Книги не выходили.