Евгения Букреева - Красавицы и кубки

«А вот теперь точно БЕЖАТЬ!» – взвизгнул чертенок, и я рванула вниз.

Выскочив на нужный этаж, я перевела дух, и, изо всех сил стараясь придать себе невозмутимый и респектабельный вид, отправилась искать отдел кадров. Слава богу, что комнаты были пронумерованы, и нумерация шла вполне сообразно с логикой.

«Вот ведь фигня какая! – размышляла я, блуждая по коридорам. – То ли все москвичи – психопаты, мечтающие только о том, чтобы искоренить всех провинциалов сразу после появления их в Первопрестольной, пока те еще не окопались в столице, то ли я как-то неправильно себя веду».

И только я углубилась в детальный анализ своих поступков с целью выявления той самой неправильности, как наткнулась на группу будущих сослуживцев, оживленно переговаривающихся у двери одного из кабинетов.

Лицом ко мне стояла женщина лет тридцати, брюнетка, высокая, худощавая, которая почему-то сразу вызвала в моей памяти ассоциацию с выражением «породистая сука». Черт его знает, где я слышала это выражение, и уж тем более, не знаю, почему оно всплыло именно при виде этой женщины, но было в ней что-то такое, неуловимое, навевающее воспоминания о просмотренных телепередачах из жизни высшего света. Породистость. Аристократизм. Причем, дело было не в дорогой одежде, на самом деле, я понятия не имела, сколько стоят ее шмотки (то, что я сходу определила цену платья Арины – чистая случайность), а скорее в том, как эти шмотки сидели на ней. А сидели они так, словно ей только что их сшили в точности по ее мерке, и целый штат горничных в пене и в мыле носился за ней, постоянно разглаживая и отутюживая складки. Да даже не в этом было дело, думаю, даже неведомые мне, но так презираемые моей случайной знакомой «вещи с Черкизона» сидели бы на ней отменно, а в том, что главное впечатление создавало выражение ее лица: «Герцогиня Йоркская на прогулке в своем роскошном парке беседует с челядью, демонстрируя демократичность и близость к народным массам». Только так, и никак иначе.

Двое ее собеседников (женщина средних лет с массивной фигурой и молодая девушка, моя ровесница) стояли ко мне спиной, и мне не удалось рассмотреть их хорошо.

– К сожалению, я не могу согласовать такой тариф, – тем временем донеслись до меня слова «Герцогини Йоркской».

– Почему? Ведь «Росингос» дает даже меньше, – подала голос девушка.

– Мы же работаем не в «Росингосе», – презрительно пожала плечами «герцогиня», и если до этого момента я считала «Росингос» самой известной и успешной компанией в стране, то после того, каким тоном было произнесено это название, мое убеждение сильно пошатнулось. – Я не могу отвечать за решения, принимаемые в другой компании. Но я больше чем уверена, что речь идет о нетто-ставке.

– Но мы не можем отказаться от комиссионного вознаграждения, – вступила женщина с монументальным бюстом, – Агент, в конце концов, имеет на него право, это очень крупная сделка и, если мы снизим комиссию, он просто пойдет в другую компанию, и все.

– Агент? – ирония едва улавливалась, но, тем не менее, прозвучала весьма отчетливо, – И что это у нас за агент такой, можно полюбопытствовать?

На этом месте я поравнялась с группой собеседников. Единственным моим желанием, в тот момент, честное слово, клянусь своим ноутбуком – а это самое ценное, что у меня есть – было не привлекать их внимания. Но «еврейское счастье», тут уж ничего не попишешь. И хотя моя персона их мало заинтересовала, никто из них даже не обернулся в мою сторону, кто-то наверху, по всей видимости, посчитал, что мое появление в этой компании еще не создало необходимый резонанс, и я с ужасом увидела, что из ежедневника, который держала в руках «герцогиня», прямо мне под ноги плавно пикирует клочок бумаги. Медленно, но неотвратимо, как айсберг, надвигающийся на «Титаник».

Я действительно хотела сделать любезность. Мне действительно очень захотелось, чтобы хоть кто-то в этом странном и недружелюбном городе, пусть мимолетно, но поблагодарил меня. Я, правда, черт меня возьми, этого хотела! Короче, «благими намерениями вымощена дорога в ад», или «бог любит троицу» – любое из этих выражений вполне может послужить эпиграфом к сегодняшней записи в дневнике.

– Ой, вы уронили, – вежливо сообщила я, поднимая листок и подавая его «герцогине». При этом, честное слово, я едва подавила желание присесть в реверансе и дополнить мою фразу чем-то вроде «ваше высокоблагородие». И, прямо-таки ощутив себя крепостным лакеем Фролкой, я ожидала барской похвалы. Не знаю, как лакей Фролка, может, ему иногда чего и перепадало от барских щедрот, но мне сегодня было явно суждено огребать исключительно «говна пирога» (выражение моего младшего братца, не знаю, почему, но что-то навеяло).