Елена Андрейчикова - Женщины как женщины

Почему «гадость»? В какой части «негигиенично»? Мне это кажется очень приятным. И нужным. И важным. Хоть я и надеваю стыдливо халат сразу после. Каждую пятницу и субботу. В другие дни он не может – живет с мамой, она будет часто звонить после десяти, переживать. Ему вставать на работу рано.

Вот замуж за него я никогда не выйду. А то попыталась как-то намекнуть о своих матримониальных планах прародительницам. Слезы и сопли заставили меня пообещать, что я дождусь более подходящей для умницы партии. Менеджер по продажам в небольшой компании. Полное фиаско!

А где мне взять директора? Наш женат. Подождать, когда уволят и заменят на неженатого? А может, этот разведется? Нет, так тоже не подойдет. Разведенный – некачественный жених, а я должна взять от жизни лучшее.

Когда я позволяю себе помечтать, то представляюсь его женой. Да-да, женой моего простого менеджера. Мы могли бы жить («о ужас, бесквартирный!» – это отчаянный крик бабули) у меня. Я научилась бы печь пироги, как его мама. И ему не надо было бы спешить домой с воскресенья по четверг.

Однажды я осталась бы дома в понедельник, накрасила черные стрелки в десять утра, надела прозрачный шелковый халат, откупорила бутылочку первоклассного шампанского и занялась любовью с моим интеллигентным менеджером среднего звена. Что ему стоит взять больничный раз в три года?

Не может. У него тоже передовые мама и бабушка. Единственный мужчина в семье, надежда и опора. С детства взваленная ответственность за весь генофонд. Они и сами прекрасно добывали хлеб насущный. Но так хотелось вырастить живую мечту о прекрасном принце, который в молодости им не достался. И не мог достаться в стране господствующего пролетариата.

Как он может трахать жену в понедельник утром? Мама узнает, не одобрит. Для этого нужно быть слишком свободным. Не по-советски свободным. Не по-родительски…

А что бы мои мамуля с бабулей сказали? Проститутка, алкоголичка и что самое оскорбительное… О ужас! Тунеядка!!!

Вырастили попрыгунью-стрекозу без чувства долга и стыда.

Да, я бы нагло отдавалась ему полпонедельника. Потом кормила пирогами прямо во влажной от бесстыдных трудов постели. Крошки бы сыпались, как тысячи укоров, прямо на кровать. Мой нежный муж, выросший в республике запретов, немного нервничал бы, имея меня в четвертый раз. Ему тоже не разрешали в детстве кушать в спальне.

А затем можно и Цветаеву процитировать. Не зря меня бабуля заставляла её учить наизусть и рассказывать позже раскрасневшимся от коньяка подругам.

И покурить.

И еще бокальчик.

Тогда бы я знала, для чего столько учиться, читать, зубрить. Чтобы потом позволить себе «Вдову», например, пироги с белужьей визигой и еще один оргазм в понедельник после строчки «Страсть, и юность, и гордыня – все сдалось без мятежа…».

Вкус текилы приятно обжигает горло. Постепенно окутывают почти забытое расслабление и какая-то бесшабашность, оставшаяся в далекой юности.

Три, а может четыре подхода к барной стойке (к черту подсчеты, я должна забыться!) делают свое дело. Я готова танцевать.

Мои подруги танцевать не хотят. Ну и дуры – зачем тащиться в такую даль, чтобы вести себя как дома? Медленно напиваться у бара, обсуждая последние сплетни. Стоят старые калоши, когда все вокруг танцуют сальсу – такие молодые, счастливые, сексуальные (не мое словечко, но сегодня можно). Ну и что с того, что все они лет на двадцать моложе нас?

Мне наплевать. А еще меня абсолютно не трогает тот факт, что танцевать сальсу я не умею. Прикрываю глаза, поднимаю руки над головой и медленно виляю бедрами из стороны в сторону. Надеюсь, хоть в такт музыке.

Будучи от природы стеснительной, с закрытыми глазами я чувствую себя свободней. Уверена, что мои подруги сейчас смотрят на меня осуждающе. И подростки, окружающие нас, возможно, посмеиваются над взрослой дамой, решившейся выйти на танцпол. Меня это не беспокоит. Прикрытые веки отделяют мою скромную персону стальным занавесом от реальности.

Жаркий морской бриз делает движения плавными и ленивыми. Я хочу, чтобы музыка длилась вечно и мне не нужно было бы возвращаться к подругам, а потом в одинокий номер гостиницы, а затем, после отпуска, домой.

Хочется ли мне домой? Нет-нет, я не совсем одинока. У меня есть муж и собака. У мужа – любовница и язва. Тощая, как болотная цапля. Не язва, женщина. Язва обширная. Цапля и ее больной мудак.

У меня еще есть страх. Все изменить. И надежда. Что все само изменится. Я его уже давно ни в чем не виню. Сама виновата, что с этим живу. Только я. Каждый день, как страус, прячу голову в песок, едва услышав, как он тише обычного говорит с кем-то по телефону или поспешно проверяет почту на компьютере. Я знаю, что он с ней спит много лет. И ничего не могу с этим поделать. Скандала не устраивала: духу не хватало. Сама ему никогда не изменяла, «назло» – не мое наречие. И всегда боялась уйти. Боялась одиночества, старости, осуждения близких. Я почти смирилась с ролью обманутой жены. Иногда это даже удобно. Я знаю, что он знает, что я знаю. И пользуюсь этим в мелких алчных целях, наполняя свою жизнь материальными суррогатами счастья.