Елена Збаражская - Послезавтра была любовь. А сегодня пока ещё есть…

В твоей хандре я задыхаюсь,
трещат все клетки, как в тисках,
и сиротливо в ней слоняюсь,
в обломках битого стекла:
недавно радужно сверкали
в игривых красках хрусталя.

В твоих печалях я теряюсь —
они собрались алой тучей,
подобно вате сбитой, с кровью,
приставшей всей своею кучей
к сюжетам форменного сердца,
что с болью открываются глаза.

В твоих синдромах безразличья,
я полубоком проползаю,
и внутривенно умираю
со всеми бабочками залпом,
и лентой – полосой нетленной —
бросаю следом в жилах крылья,

чтоб не исчез ты во Вселенной
пыльцою глупою и бренной…

За тишиной всегда слова
не те, что хочется услышать,
а те, что выдохнуть нельзя
свободно, трепетно, без гриппа.
Как громко ты молчишь…

Не вереницей тянутся года —
летят путём бежавшей птицы
от снега мокрого в края,
где кажутся светлее им темницы.
Как тихо ты кричишь…

Не высохнут любые небеса,
которые залиты слёзно
из ям на них смотрящих два ядра
уже не ярких глаз позорно.
Как ты фальшиво спишь…

А я так мило, беспредельно
топчу следы других прохожих,
ломаю мысли неумело
неосторожностью негожей.
Как глупо мною ты любим…

Я как накидка, сброшенная с плеч —
Твоя в шкафу заброшенная вещь,
Но только я обновка и без пятен,
Непостижимая для встреч…

Уже присыпал камни снег,
А ты всё делаешь пробег,
Собой тараня кончики ветвей,
Не находя в пути ночлег:
Не манят при камине свечи
И коврик мягкий у него,
Где мы могли бы бросить тени,
Что опьянело бы вино…

А комнаты играют в жмурки,
Углы поют в ней волчьи песни,
Остались на полу окурки,
От них следы пустых наречий…

Глотки кофейного напитка
Немного согревают тело,
С лица, как скользкая улитка,
Сползает то, что наболело.
Порядок мыслей хаотичен,
В глазах растаял вечер беглый,
Под алебастровой накидкой
Давно укрылся след несмелый.

И гаснет свет торшеров старых,
Причинно исчезают звуки,
И только в трубах пляшут ветры,
Играя в игры – перестуки.
И возвращается с темницы
Печаль безногая к душе —
Так без небес тоскуют птицы.
Я без тебя, как ночь во тьме…

Ты тень камней бульварных серых,
следов, размытых от дождей,
и на другом периметре планеты,
где нет цветущих сакуры ветвей.

Исполосована была лазурью
насквозь я светом твоих глаз.
Не знал, что болью затоскую,
смотрясь в кривые зеркала.

А ты испуганный и вольный,
под небом плачущим всегда,
теперь блуждаешь одиноко
и топчешь город, не спеша.

А я в кварталах пустотелых
пою твоим лазурным светом,
а ты, как дым бульваров серых —
он никогда не бросит тень…

Разбились грёзы
правдой и неправдой
рычащим зверем,
раненным в охоте
сквозной любви.
Затронутые струны
не звучали…

Укрылись слёзы
в осени с ветрами
в обычной луже
в рытвинах асфальта
водой ненужной.
Целованные губы
замолчали…

Почернели стены
с обоями в пыли
в холодной комнате
в уютных креслах
и в чехлах потёртых.
Любимые страницы
разорвались…

Безумные восходы
в мыслях зрелых
в крови не гордой,
танцуют правилами —
па свободны.
С тобой танцуют
все мои мечты…

Прищуренный кот, подоконник прижавший,
собой заслонил вид свободы дождливой,
за стенкой звучит пианист-итальянец,
своей мелодичностью, кровь усыпивший.

Разбросаны письма небрежно на тумбе —
бесцветные марки с желтеющим прошлым-
с корявым смешным одинаковым почерком,
кавычек, спешащих в ботинках намокших…

И ты весь, транжира – заядлый, залётный,
летел вслед тем письмам любым самолётом,
на встречу со мной в опустевшие парки
фигурных скамеек, с листвою опавшей…

Теперь только письма с желтеющим прошлым,
Прищуренный кот в плаксивую осень…