Иван Плахов: Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

Через восемь часов пути поезд наконец останавливается в фаланстере «Devozione», в горах: здесь разводят овец и делают замечательный сыр, нам его дают по пятницам. Шестой впереди, показывает дорогу: он уже успел объехать весь Мир, и не один раз. Мы смеемся над глупыми овцами, которые перебегают нам дорогу. Оборудование, которое несем мы с девятым, довольно громоздкое, но шестой заверяет, что нам бегать не понадобится. Снова смеемся.

Наконец находим подходящее место: достаточно просторно и гулко, чтобы эхо разносило и усиливало звук; здесь, в горах, таких мест много. Устанавливаем и собираем пыточные кубы. Теперь нужно поймать как можно больше женщин. Через тепловой сканер засекаем стаю из двух десятков, начинаем охоту. У нас приподнятое настроение, шестой шутит, остальные хохочут: нам радостно и тревожно, все-таки мы с третьим по-настоящему охотимся в первый раз.

Женщины ютятся в руинах доисторического городка в ложбине неподалеку. Берем электрошокеры и, ведомые шестым, подкрадываемся к ним как можно ближе, соблюдая тишину. Во главе стаи три старухи, ходячие мертвецы. По словам шестого, им всем далеко за пятьдесят. Старухи охраняют играющих детей – пять странных длинноволосых существ. Чуть дальше остальные члены стаи собрались вокруг двух половозрелых, кормящих младенцев грудью. Через бинокль внимательно разглядываю кожаные мешки с сосками, к которым присосались их малютки. Шестой объясняет, что эти женщины так кормят своих детей. Все они с трудом передвигаются в обуви на очень высоких каблуках, одеты в обтягивающий латекс, отчего хорошо видно, насколько они нелепо сложены: широкие бедра, большие ягодицы, тяжелые мешки грудей спереди. Шестой объясняет: как только женщина становится половозрелой и у нее отрастает задница и грудь, ей вручают туфли на высоких каблуках и латексный костюм, она носит их до старости, пока не превратится в старуху. Те из-за немощи ходят босиком, на изуродованных ношением каблуков ногах, в просторном тряпье, чтобы скрыть ужасные изменения, которые превращают женщин в старух.

Подбираемся поближе и нападаем. Стая бежит врассыпную, но каблуки им мешают. Матерей не трогаем: они нам не нужны; догоняем половозрелых, которые нелепо ковыляют, словно утки, обездвиживаем их электрошокерами. Громкий визг и слезы. Смеемся. Шестой показывает, как их связывать. Как ни странно, у меня хорошо получается. От женщин мерзко пахнет. С непривычки меня тошнит. Шестой дает мне и девятому отхлебнуть немного граппы, чтобы мы не расклеились. Третий все время жует мятную жвачку с эффектом анестезии обоняния.

«Берем только лучших», – снисходительно бросает нам шестой и указывает на самых попастых и сисястых, самых чудовищных и некрасивых: безусловно, это мое личное мнение, я ничего не понимаю в женщинах, поэтому не возражаю. Не без труда перетаскиваем их в пыточную, возвращаем в сознание. Интересно разглядывать лица, искаженные ужасом, большие глаза навыкате, в слезах, растрепанные волосы.

Женщины что-то горячо кричат: их дыхание буквально опаляет мне обоняние, но я совершенно не понимаю их архаического наречия. Когда-то давно и мы говорили на этом языке, но теперь он забыт: Дуче во время революции поменял значения слов, одно и то же слово в их и в нашем языке означает совершенно разное.

Для начала шестой приказывает раздеть женщин, выдает нам ножи срезать латекс. У всех половозрелых под одеждой безволосые, с плохо развитой мускулатурой тела, неприятно упруго-мягкие на ощупь, словно резиновые. Вблизи они еще уродливей. Груди, словно дыни, с огромными ореолами сосков, тяжело свисают, между ног ничего нет, кроме кожаных складок вокруг щели, покрытых у каждой своего цвета шерстью. Девятый говорит: щель им нужна, чтобы мочиться и получать удовольствие; если в нее что-нибудь засовывать, то для женщин это то же, что для нас половая гимнастика на коитусосимулякре.

Он фиксирует первую, заводя ей ноги за голову и связывая руки за спиной. Получается огромная бледно-розовая креветка, которая шевелит нелепыми туфлями с длинными шипами каблуков и испуганно вертит головой. Я старательно фиксирую другую; она пытается сопротивляться – бью ее по лицу и в солнечное сплетение, давая понять, что сопротивление бесполезно. Странно, что при всей нелепости телесной конституции они просто нечеловечески гибкие. Видимо, во всем виноваты слабые мышцы.

Через полчаса все зафиксированы; перед нами вывернутые наизнанку тела существ, с которыми у нас явно нет ничего общего. Даже непонятно, как мы могли в них когда-то нуждаться. Шестой отпускает шуточку по поводу щелей, предлагает нам с девятым засунуть туда руки; мы с возмущением отказываемся, подвешиваем первых двух в кубы и начинаем истязать. Шестой руководит девятым, я помогаю третьему.