Иван Плахов: Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

Двигаемся к пятому сектору и в одном из боковых ответвлений замечаем свет. Сворачиваем туда. В глубине у костра сидит небольшая группа. Увидев нас, люди разбегаются в разные стороны. Подхожу к костру. В нем горят портреты Фюрера. При виде оскверненного изображения из меня наружу словно рвется волна саморазрушения: может, и не хочу, но это помимо моей воли, – ее нужно срочно канализовать. 3-Z – так мы зовем старшего – приказывает мне преследовать того, кто побежал в туннель А. Через пару секунд я несусь среди труб и кабелей за коротышкой к наружной стене: по ней он собирается уйти наверх, скрыться в верхних оранжереях, где таким, как я, запрещено появляться: это зона ответственности департамента внешней обороны, который следит за непроницаемостью границ кластера. Еще секунда – и я настигну коротышку. Даже издалека я чувствую, что он надеется спастись и отличается от остальных, трусливых и послушных, он лучше их, он даже пахнет иначе – свежим хлебом – может, потому, что пекарь.

Прямо перед моим носом беглец неожиданно ныряет в боковую дверь и захлопывает ее. Но разве это может помешать мне, если на руке печать – ключ ко всем дверям. Удар ладони по металлу – и замок открыт, но дверь не поддается: что-то изнутри ее блокирует, – но у меня достаточно сил, чтобы ее выбить. За дверью уже никого, но запах-то остался: я не ем хлеба, но букет мне так нравится. Честное слово, я начал понимать, как благодаря ароматам богат мир собаки. Мир, в котором нет секретов. Это как мир слепых, где только звуки и поверхности, но он мне тоже доступен – благодаря имплантатам.

Извилистая кишка коридора приводит прямо в китовое чрево машинного зала, посреди которого возвышается чудовищный кокон реактора, оплетенный трубами и разноцветными проводами. Все вокруг двигается и грохочет, из труб вырываются струи горячего пара, влажно, как в бане. Запах беглеца уже неразличим, но я его вижу: он впереди меня, бежит по второму уровню к резервуарам, где держат тяжелую воду. Через них он пытается выскользнуть в свой сектор, словно это ему поможет.

С ловкостью обезьяны я карабкаюсь наверх по проводам и наконец-то ловлю другого, с силой прижимаю к перилам ограды. А он мне с какой-то похабной смелостью: «Я хочу тебе сказать только одно слово – Любовь. Вот ты, охотник, думаешь, Норме служишь? Нет. Нет. Мы оба с тобой – жертвы Нормы. Хочешь убить меня – за что, за Любовь? За Слово? За то, что я хочу любить и быть любимым». А я даже не знаю, что ответить: убивать за слово и правда глупо, – но мне обидно, что он не боится – ни моей силы, ни статуса. Спрашиваю: «Какой твой номер?» – а он продолжает скороговоркой: «Вначале было Слово от Бога, а не Фюрера, и слово это – Любовь. Все через Любовь, и без нее нет никакой жизни. Возлюби меня, и я тебя тоже полюблю…»

Заткнул ему рот. И слова такие убедительные, что мне себя жалко становится, на глаза слезы наворачиваются. И уже думаю его отпустить, как чувствую удавку на шее, кто-то меня наверх выдергивает, словно рыбу из воды.

Последнее, что вижу, – двух беглых уголовников в арестантских робах, которые меня заарканили с верхних мостков: пока громила с лицом Аполлона держит меня на весу, коротышка с кровожадным оскалом гиены отрезает мою правую руку с печатью лазерным ножом. Веревку отпускают, и я лечу вниз – с петлей на шее и без руки. Боль и тьма. И последняя яркая вспышка сознания в кромешном мраке – «Убиенный за Слово Божие», а я-то в него не верующий… после чего – лишь пустота.

Когда я очнулся, звезды мерцали на ночном небе и где-то в отдалении выла собака. От холода все тело затекло. Подробности, случившиеся в параллельной вселенной, были так ярки, что я не мог их забыть. Теперь я ясно понял, как технически происходит посещение параллельного мира: мой ментальный паразит на время становится частью другого сознания, все воспринимая будто наяву. Единственное, что меня тревожило: почему тот, в кого я переселился, умер? Есть ли связь между его смертью и моей жизнью? Вот это вопрос. Чертовски страшно.

Испуг был так силен, что я даже не помнил, как добрался до дома и оказался в постели. Проснувшись, обнаружил, что с начала трипа прошло три дня, а телефон показывал дату гибели отца – пятое сентября. Я не люблю совпадений, по теории заговора все совпадения не случайны: отца убили уголовники, и они же убили моего аватара, причем ровно год спустя. Я решил перестраховаться. Купил годовую шенгенскую визу и выехал в Европу: сначала в Берлин, затем в Мюнхен, через два месяца перебрался в Вену, по пути осматривая мемориальные места жизнедеятельности фюрера; посетил город Линц, постоял на горе, где на него снизошел германский гений, а затем выехал в Италию. И все это время записывал, записывал, записывал: хотел освободиться от воспоминаний о мире номер один.