Анатолий Музис - Когда реки потекут вспять. Из рассказов геолога

Михеич развешивает на просушку штаны и остается в грязно-серых подштанниках. Они тоже мокрые, но Михеич машет рукой:

– Высохнут. На мне.

Он смывает на железный совочек мокрый шлих с лотка и сушит его над огнем. В одной руке он держит совок, в другой кружку с горячим чаем. И сам – в подштанниках!

– Цирк! – говорит Иван. – Тебя, Михеич, сейчас только за деньги показывать.

Анин не дает развить эту увлекательную тему:

– Шлих черный?

– Черный, – ответил Михеич. – Не блеснет даже.

– Да! – соглашается Яков Родионович. – Здесь вряд ли будет золото.

– Для чего ж мы копаем тоды? – Как бы сам с собой разговаривает Михеич.

– Канал здесь будет, – говорит Иван.

– Канал… Канал… – бурчит Михеич и начинает напевать:

– То дождь, то снег,

То мошкара над нами,

Сидим в тайге с утра и до утра…

– Михеич! – обрывает его Анин. – Спел бы что-нибудь другое.

Худолеев смотрит на него волком.

– А что, по ухам бьет?

– Будь человеком! Не ставь в неудобное положение.

– А что? Заложишь?

«Наглеет Михеич! – подумал Иван. – А что будет, когда выйдем к заимке? Хоть и староверы там, а все к нему ближе. В бога верят. Советской власти сторонятся».

– Ладно. Шуткую я. А вот как насчет послабления? Слышал я, понапрасну людей ссылали?

Иван заметил, что Яков Родионович не ответил на прямо поставленный вопрос.

– Ну как, обсох? – спросил он. – Идти надо… А то, вот, возьми у меня штаны запасные.

– Все равно мокнуть, – бурчит Михеич, натягивая наполовину сырые штаны.

И действительно, с серого неба снова накрапывает мелкий холодный дождичек.

Анин выверяет тропу и берет курс на заимку. До нее остается километров 10—11. Дождь продолжается. Анин идет по привычке считая шаги. Шаги считает «тройками» (каждая «тройка» – два метра) – левой раз, правой два, левой три, правой четыре… Умножишь на два, получишь метры. Вот и сейчас, он ведет счет и засекает время. В первый час проходят 1625 «троек» – три с четвертью километра. Останавливаются, так как мокры насквозь. Снова костер, снова выливают воду из сапог, выжимают носки и портянки. Штаны снимают и держат над огнем как трубки – теплый воздух проходит сквозь них как сквозь трубы для «буржуек» – так сушить быстрее…

За второй час проходят около четырех километров. Еще немного и еще чуть-чуть и вот она, Пимушиха. Уже видны крыши.

Заимка

Заимка всего на два домика. На лай собак выходят двое мужчин. Они вопросительно смотрят на пришедших, которые стоят за калиткой и мокнут.

Несмотря на темноту и моросящий дождь можно различить, что один из них высок ростом и плотного телосложения, второй – ниже на пол головы, но тоже плотный, коренастый. У молодого в руках ружье.

Так они стоят некоторое время, две группы незнакомых людей, разглядывая друг друга в темноте. Потом Анин, поздоровавшись, спрашивает:

– Мы из экспедиции. Можно к вам?

– Заходите.

Изба просторная и чистая. В сенях мельничная установка с конным приводом, в комнате большая русская печь, лавки вдоль стен. В красном углу большая икона Христа-спасителя в серебряном окладе. Под иконой полочка, покрытая рушником. На ней две толстые книги: большая черная с золотым обрезом и поменьше в твердом красноватом переплете. Сразу видно старого издания.

Хозяин высокий, широколицый, подстриженный в кружок. Борода черная, окладистая, с проседью. Взгляд внимательный, выжидающий.

– Мы из экспедиции, – представляется ему Анин. – Я начальник отряда Яков Родионович Анин.

– Из Енисейска? – Как бы между прочим спрашивает хозяин.

Красный угол

– Экспедиция в Енисейске. А мы к вам прямиком, с Енисея.

Хозяин критически оглядывает их грязную порванную одежду.

Кивает головой: – Похоже!

И снова смотрит вопрошающе: мол, здесь-то вам что нужно?

– Если можно, мы поживем у вас дня два-три? – говорит Анин. – А дальше на Касовские галеи пойдем.

– Лады, – говорит хозяин. – Завтра потолкуем. Устали поди.

– Устали, – подтверждает Анин. – И промокли.

– Мать, – говорит хозяин не поворачивая головы. – Собери на стол гостей попотчевать.

Из-за печи появляются женские фигуры, видимо хозяйка, невестка и девочка, вероятно внучка хозяина. Одеты они в длинные темные платья. Головы повязаны темными платками по-монашески, видны только лица от бровей до подбородка.