Татьяна Груздева - Отзовись, кого зову! Сборник необычных историй любви…

– А женщине, значит, можно иметь и рядовую профессию, и обычную судьбу?

– Женщине? Не знаю, не думал об этом. Наверное, если она красива, то уже одно это выводит ее из массовки. Хотя я предпочел бы красивой жену умную. Хочу, чтобы она тоже закончила аспирантуру… Кстати, в аспирантуру легче поступают именно гуманитарии. У тебя же все идет на «отлично»!

– Это до «академки» было так, но получится ли дальше? Но в любом случае, если даже и заработаю «красный» диплом, в аспирантуру не хочу.

– Вот как? Интересно, почему?

– Не знаю, как тебе объяснить… Зачем изучать то, что написали другие, пусть это Пушкин, Толстой, если можно писать самой? Я хочу писать! Не получится проза, попробую себя в журналистике, пойду в газету. Мне не терпится окунуться в жизнь! В этой, как ты говоришь, «массовке» столько на самом деле интересного… Ученый-литературовед работает в четырех стенах. Может, я ошибаюсь, но для меня он – как книжный червь. А меня пугают эти «четыре стены». Знаешь, иногда выйду на балкон и такое чувство охватит! У нас с балкона кусочек Оки виден, луга за рекой, дальние леса… Вот так бы и полетела над землей, чтобы всю ее увидеть! Газета – это ведь и командировки, и встречи с людьми, это возможность постоянно расширять свой горизонт, набираться впечатлений…

Пока я сижу дома – мне и писать не о чем, хотя руководитель нашего вузовского литобъединения говорил, что у меня есть талант. Это потому, что сейчас – «сенсорный голод» – слышал такой термин? Это значит – недостаток впечатлений. Конечно, болезнь мешает. Но я думаю, что у меня вообще повышенный, если можно так сказать, «сенсорный аппетит», мне и в здравии будет трудно его утолить. Мне нужно жить с полным накалом, в полную силу – тогда будет что изливать на бумагу, о чем размышлять в своей прозе… Вот сейчас я мечтаю встретить рассвет где-нибудь на реке… Представляешь, какие там ранним утром краски, какие запахи! Стало бы это все вновь доступным – и никакой аспирантуры не надо…

– Ну, ты всегда была романтиком… Ты идеализируешь жизнь. Поправиться тебе, конечно, необходимо. А потом… Банально звучит, но я верю брату: самое главное для нас – учиться. Серьезно вгрызаться в науку, а то место в жизни упустишь…

Я ведь тоже в душе сентиментален. В 11 классе было время, когда мечтал стать школьным учителем, чтобы дружить с ребятами, видеть их глаза, в походы водить… Но брат выбил из меня эти сопли и слюни. Потом, когда всего добьюсь, можно будет дать волю чувствам, рассвет на реке встретить, то да се… А пока: ни-ни…

Хотя вспомнить что-то душевное иногда хочется. Не забыла, как я стащил у тебя тетрадь со стихами?

– Конечно, нет! Взял почитать, а потом и заявил: «Обижайся, как хочешь, но я ее тебе не верну!» Вот наглость! Хорошо, что я свои вирши помнила наизусть, записала их в новую тетрадь… А где та, первая, теперь?

– Не бойся, не выбросил. Спрятал как память. Тогда, в школе, она многое для меня значила, я даже на ночь ее к себе под подушку клал. Вот дурак был! Однажды плакал, когда ты на новогоднем вечере все время с Женькой танцевала…

– Так ты же меня не приглашал!

– Приглашал. Раз или два. Больше не получилось, хотя хотел. Я рядом с тобой краснел, глупел, слова выговорить не мог…

– Скажите, пожалуйста! С чего бы это?

Андрей помолчал, старательно стряхивая пепел в банку. Во время нашего разговора он лихорадочно курил.

– Нравилась ты мне… Смешно вспомнить, но я тебя жутко ревновал…

Табуретка качнулась подо мной. Не ждала я подобного признания от Андрея! Уверена была, что моя любовь остается без ответа. И вдруг… Неужели? Февральская метель, метавшаяся за кухонным окном, показалась вдруг такой прекрасной…

– Господи, и к кому же ты меня ревновал? – я еле прошептала это, охваченная острым волнением и затеплившейся внезапно надеждой.

– К Вовке Тищенко. Я сидел на задней парте и отлично видел, как ты постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Еще бы! Красавец-блондин! А я мучился…

– Вовка очень интересно отвечал с места, невольно залюбуешься. Но в другие-то моменты я на тебя смотрела!

Сигарета замерла в его руке. Потом он снова принялся тщательно стряхивать пепел.

– Надо же… Впрочем, это все детство. Школа. Вспоминаешь ее, словно старое кино, правда?

– Для меня – нет. Неправда! Неужели то, что началось в школе, не может продолжаться и теперь?

Надежда, не успев окрепнуть, сменилась горьким ощущением потери, и я, пытаясь что-то спасти, уже чуть было не сказала: «Я люблю тебя!»