Р. Рудин - Странное происшествие в области сердца. Сборник рассказов

«Ах, вы об этих! Ну да, конечно же все ходят там вниз головами. Кто из латиноамериканцев вам особенно мил? Наверное, Маркес? «Дождь лил четыре года, одиннадцать месяцев и два дня».

«Я не знаю, зачем в этом произведении ему понадобилось деление на части, страницы, абзацы, там вообще не нужны даже знаки препинания, одна безумная бесконечная спираль».

«Что ж, я не найду возражений, упомяни вы и Борхеса, и Кортасара. Однако, вы зашли с козырей. Что вы будете делать теперь, когда игра еще далека от завершения?»

«Вам очень сложно подражать (тут я обратился к нему по имени, которое обещал не раскрывать, а он учтиво наклонил голову, еще не зная, что так я лишь смягчил свой следующий ход). Это в особенности касается миттельшпиля. Но я думал, что мы еще до него не добрались, поэтому выдвинул лишь коней и офицеров».

«Вот как. На очереди ладьи и ферзь? Я превращаюсь в уши – не смейтесь, это англицизм».

«Да, один из них и пишет по-английски – это Рушди».

«Satanic Verses». Слышал, не читал».

«Скорее „Дети полуночи“ – поэзия в прозе. Сочные душистые стихи, всякой странице своя неповторимая приправа, каждая глава убеждает в каком-нибудь новом чуде, а сама книга предстает квинтэссенцией Индии».

«Да, да, после прочтения всякая охота ехать туда пропадает. Кто еще?»

«Орхан Памук».

«Конечно, мы ведь в Турции. Но как быть с Нобелевским комитетом?»

«Я сделал исключение».

«Любопытная коллекция. Кто же ваш ферзь?»

«В последнее время у меня все больше ночует Мураками»

«Как я отстал от жизни. Великий литератор – и тот японец. Ну вот мы и пришли. Дальше вам нельзя».

Я огляделся. Мы стояли невдалеке от мощной башни с зубцами по верху, между которыми, мне показалось, вполне могли скрываться лучники со стрелами, положенными на тугую тетиву. Башня похожа была на одну из тех ладей, которыми, как я думал, мне удалось поставить гроссмейстеру мат. В нее через ров с водой вел мост, который наверняка должен был подняться сразу же после того, как мой собеседник в нее войдет.

Ева мирно посапывала на моем плече, писатель показал на нее.

«Как жаль, что никто не подслушал замечательной беседы, которую мне так хотелось бы с вами вести».

«Ничего, не пропадет. Я даже рад, что так получилось. Кому какое дело, что мы с вами никогда не были знакомы, что ни при каких обстоятельствах вы не могли бы меня узнать, а если мы и встретились сегодня, то расстались на первом же повороте и я веду сам с собой вымышленный диалог по одному из моих самоучителей вдохновения».

Ветер исчезает в Риме одновременно с тем, как из своего последнего морского похода возвращается Целестион. Последним его поход становится потому, что ветер не появляется ни на следующий день после возвращения Целестиона, ни через месяц, а лучший из моих полководцев предпочитает вскоре исчезнуть вслед за ветром, пожаловавшись мне накануне, что полное отсутствие волн на море сводит его с ума.

Приблизительно к тому же времени относится появление в моем городе слухов о том, что где-то на его окраине безумная с виду старуха ходит по улицам и предсказывает недоброе каждому встречному, а все предсказанное неминуемо сбывается, что я лично ставлю под сомнение и отношу на счет все того же отсутствия в городе самого слабого ветерка, поскольку если даже и есть старуха, то подтвердить ее прорицания никто не может, ведь с тех пор как воздух в городе накалился до предела, прошло совсем немного времени. Впрочем, опровергнуть слухи невозможно по той же причине.

В скором будущем можно ожидать бунта, потому что не только над моим дворцом обвисли флаги, а внутри него стали бесполезными опахала, – на улицах перестали развеваться туники и волосы римских красавиц, а с неба каждый день сыпятся птицы, утратившие под крылом опору, – не самое лучшее предзнаменование даже в отсутствие слухов о безумных старухах.

Ровная, без изъяна, водная гладь залива, где замер без движения весь парусный флот Рима, сливается без остатка с бездонным небом, и дважды в день кажется, что корабли висят в воздухе вместо птиц – на рассвете, незадолго до восхода солнца, и на закате, сразу после того как раскаленный шар исчезает из виду.

В утренние минуты этого восхитительного волшебства на берегу залива собираются все без исключения римские поэты, а те из них, кому удается утром ухватить за сандалию свою непоседливую музу, приходят на берег и вечером, чтобы под одобрительные возгласы горожан рассказывать все, что, по их мнению, может развлечь усталых от отсутствия ветра римлян.