Иван Собченко - Колиивщина

– Парни, чего вы шепчетесь, давайте играть в кольца, – вдруг подбежала к ним одна из девчат.

Федор бросил играть в карты, вылез из-за стола.

– Может, лучше во вдовца сыграем? – обратился к парням.

– А как же, давайте играть во вдовца. Садитесь по парам, – заговорили парни. – Кто же будет вдовцом?

Троим не хватало пары, и два парня, шутя, сели рядом, третий остался «вдовцом».

Федор снял широкий ремень, сложил его вдвое. Началась игра.

– Кого хочешь в жены? – спросил Федор белоголового круглолицего «вдовца».

– Ох, и нужна ж мне жена! Некому ни поесть приготовить, ни рубаху выстирать, – приняв жалостливый вид, запричитал парубок. – Мне бы такую жену, как Галя.

– Отдаешь? – спросил Федор парня, составлявшего пару Гале, который был другом писарчука.

– Нет, – ответил тот.

– Сколько? – повернулся Федор к белоголовому.

– Один горячий, – ответил белоголовый.

Федор снова обратился к прибывшему с писарчуком парню:

– Давай руку.

Ремень больно полоснул парню ладонь, и тот резко отдернул руку.

Не отдал парень Галю и во второй раз, хотя от трех горячих вся ладонь покраснела. В третий раз подставил уже левую руку.

– Отдашь? – еще раз переспросил Федор.

– Нет, – нетвердым голосом ответил парень. Его вытянутая вперед рука мелко дрожала.

Все затихли, выжидая, что будет. Ремень свистнул раз, второй.

– Он ребром бьет! – вдруг закричал писарчук и схватил рукой ремень. – Ему самому нужно десять горячих.

– Врешь! – выскочил парень, сидевший рядом с незнакомцем. – Не бил Федор ребром.

– Бил! Я сам видел! – продолжал писарчук.

– У нас тогда игры не получится, – Федор с ремнем направился к дверям. – Я ухожу.

– Мы тоже уходим, – девушки стали снимать с жерди свитки.

– Чего бежите, и без Федора играть можно, – сказал Петро.

Девушки снова повесили свои свитки на место. Сели играть, только ушла за Федором Галя. Однако игра без Федора и Гали не клеилась.

Парни собрались возле настила, где уселись девушки, поставили посередине решето с семечками.

Федор и Галя медленно пошли в сторону пруда. Под ногами тихо шуршали сухие листья, иногда потрескивали ветки. Они долго шли по безлюдной улице. Наконец, хаты кончились: прошли еще немного, возле трех верб Галя остановилась. Недалеко плескалась о берег пруда освященная месяцем вода.

– Не надо дальше идти, – тихо промолвила Галя, – отец может увидеть, он часто выходит из хаты за мельницей посмотреть. – Галя говорила чуть слышно. – Ты не сердишься на меня за сегодняшнее? Я того парня совсем не знаю. Чудной он какой-то.

– За что же на тебя сердиться? – Федор легонько привлек Галю к своей широкой груди. – Хорошая моя!

– Не хорошая я, – Галя спрятала свою руку в рукав Федорова свитка. – Не нужно мне было вовсе возле того парня садиться.

– Нет, хорошая, – не слушая ее, шептал Федор. – Ясочка моя!

Галя склонила голову ему на плечо. Федор слегка коснулся губами ее холодной щеки. Она не отклонялась, а, крепко прижавшись к плечу, закрыла глаза, сама подставила полные, пьянящие губы для поцелуя. Потом спрятала голову у парня на груди, платок сполз на плечи и Федор гладил ее по голове, как маленькую. Вдруг Галя оторвала голову, поправила платок.

– Мне пора, уже поздно.

Федор хотел задержать ее, но Галя успела отбежать, погрозила ему пальцем и крикнула:

– Приходи завтра, мы раньше уйдем от бабы Ониски!

Федор возвращался домой по другой улице. В голове мысли одна другой лучше, одна другой светлее. Представлялось, как станет хозяином, построит новую хату и пошлет сватов к Гале. Нет, пошлет раньше, хату они потом поставят, с четырьмя окнами. А с молодой нарочно поедут мимо двора писаря, и не одними санями, а тремя, а то и четырьмя. Коней разных достанут, дуги обовьют лентами, а к кольцам – звоночки. На передние сядет он с Галей. Пускай видит писарчук, какую молодую, в цветочном на голове венке со свисающими разноцветными лентами, он, Федор, высватал, пусть кусает он от зависти губы.

Среди проблем (экономических, социальных), требовавших разрешения в Польше, был и так называемый диссидентский вопрос. Диссидентами назывались представители иных христианских конфессий (применительно к римокатолической Польше – греко-католиков и православных, вместе составляющих большинство диссидентов Польши и Великого княжества Литовского). К грекокатоликам и православным относились, главным образом, жители обширной территории Украины и Белоруссии, находившихся тогда под властью польских панов. По сравнению с римокатоликами их гражданские права были урезаны в Польше, которой принадлежали украинские земли, православные были вообще вне закона, а в Великом княжестве Литовском существовала всего лишь одна епархия. Правительство Екатерины II добивалось ликвидации такого положения. Сейм 1767-го года постановил, в основном, уравнять в правах римокатоликов и диссидентов. Несмотря на сохранение римокатолической религии, как единственной государственной религии и гарантирование римокатоликам, составлявшим меньшинство населения, для них отводилось 2/3 мест в посольской палате сейма и полного господства в сенате, в котором римокатолические епископы, в отличие от епископов других конфессий, заседали по должности, и признали православных диссидентов (ранее в самой Польше они вообще были вне закона государства и признавались только канонически правом грекокатолической церкви, которая официально называлась только униатской, чтобы оскорблять грекокатоликов, а в Литве дискриминировались не только римокатоликами, но и униатами). В условиях равенства римокатоликов и диссидентов право депутата сейма лишало римокатоликов-реакционеров возможности дискриминировать диссидентов. Это вызывало недовольство консервативных римокатолических кругов страны.