Абросимов - Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин

В голове свербит мысль о страшной и столь же бесполезной мести. Но реальность, пропитанную гадостями, не обманешь.

– Павел Андреевич, вы шпион?

– Видишь ли, Юра…

И так всегда.

Жить, наверное, не стоит.

На днях потребовалось забрать вещи для передачи в Питер. Выхожу из метро «Кропоткинская».

– Алё… Лера? Я приехал.

– Как вы выглядите?

– Ничего не значащий человек. Стёртая внешность.

– О, я вас вижу!

Ровно с пятого класса я перестал что-либо понимать в математике. Запомнил только, что параллельные линии не пересекаются; прямой угол – 90 градусов, сумма углов в треугольнике – 180. И ещё про дискриминант запомнил, который «бэ квадрат минус 4 а цэ». У меня тройки по всем точным дисциплинам, включая географию и английский язык. У меня даже по русскому языку тройка! Я не знаю ни одного правила. «Жы-шы» регулярно ставят меня в тупик.

Когда читатели «Пожитков» узнают, что орфография и пунктуация в романе – авторские, они почтительно замирают. Автору становится приятно.

Второго дня провёл за письменным столом два часа, написал восемь строк. ВОСЕМЬ! За ДВА ЧАСА!!

Отчаявшись, собрался в лес. Уже полностью одетый, почувствовал, что пришла фраза. Сел записать её и… написал страницу. Не отрываясь. За три минуты.

Всегда подозревал, что пьянью быть выгоднее, чем писателем. Муки те же, а конструктива больше. За вычетом мастерства, само собой.

Как-то раз сидели с П.А. в его квартирке на Кутузовском, которая вмещала в себя книги весом, соразмерным числу килотонн нормальной атомной бомбы.

– А знаете, Юрий, – говорил мне писатель, подливая горячий чаёк и пододвигая ближе плошку с малиновым вареньем собственноручного изготовления, – знаете, у кого самые лучшие диалоги? Самая органичная живая речь в тексте? И это уже проверено веками!

Я зашуршал в мозгу фигурантами школьных учебников по литературе.

– Дюма, – оборвал мои поползновения хозяин дома. – Дюма-старший. «Три мушкетёра». Перечитайте хотя бы одиннадцатую главу. Ночная встреча д'Артаньяна и г-жи Бонасье. Автор даёт реплики десятками, не уточняя – кто к кому обращается. Но мы не только не теряем нить диалога – каждая фраза звучит в нашем сознании так, словно мы смотрим кино. С интонацией, паузами, градусом экспрессии. А ведь прямая речь – один из наиболее сложных параметров литературного текста… Его в этом до сих пор никто не может превзойти. Дюма. Перечитайте.

Я так и сделал. И до сих пор нахожусь под впечатлением. А тому разговору скоро уже двадцать лет.

Может, как-то так преподавать литературу?..

После всех телодвижений законотворческой шелупони я нахожу только три отличия наших дней от советского прошлого: ассортимент в магазинах, ночное порно по кабелю и возможность пересекать границу. Ложь, воровство и отрицательная селекция остаются неизменными.

Хотя то же товарное изобилие весьма относительно. Одно дело, черкизонная палитра и гирлянды колбас; другое – гуманитарная пища. Заметил, что вслед за музыкой и видео, намного меньше стали выпускать книг. Чисто физически меньше.

Гадал ли я дожить до такого момента, когда проблема будет не в отсутствии денег, а в том, что культурному человеку нечего на них купить! Идея-мечта стать главным редактором глянцевого журнала о том, что всё говно, кроме мочи, между прочим, остаётся актуальной. С годами потенциал идеи (прежде всего, коммерческий) только растёт. Только извне подобный заказ вряд ли поступит, а нутро чаще способно плодить «переменную облачность, местами осадки». Яйца у твари-лени всё же поболе будут, чем у суки-любви. Опять же инвестора нет, рычаг для переворачивания мира простаивает попусту. Сижу тут один. С пивом…

Лучший метод сотворения текста – оказаться в ситуации, когда (по ощущениям) ничего не происходит, ждать нечего. Не будет ничего. Никогда. И смерти не будет. А ты – есть. Никого и ничего, кроме тебя.

Вот тогда из этой пустоты, из этого ничто, начинает появляться нечто.

Бог так вселенную сотворил. Обычное дело.

В Городе Детства обитель для занедуживших строилась немного быстрее, чем Кёльнский собор. Но ремонт в ней шёл на протяжении всего времени строительства. Идёт он и сейчас. Капитальный ремонт, само собой. Лифт, впрочем, отказывался работать не по этой причине. Просто у лифта в воскресенье выходной день. Отдыхает лифт, понимаете? Поэтому на пятый этаж, в кардиологию, следовало идти пешком. Вполне торжественно, я считаю: кардиология на пятом этаже. Над ним – шестой этаж, последний, где реанимация. Выше неё, как легко догадаться, один лишь Господь. И ангелы Его.