Константин Крюгер: Друзьям. Невыдуманные рассказки

Любители ночного гулянья могли затариться веселящими напитком в любое время – на центральной площади посёлка разбитная тётка круглосуточно торговала «Массандрой» из бочки от одноимённого винсовхоза, виноградники которого простирались от «Ботанического Сада» до «Артека», окружая Гурзуф со всех сторон.

Вплотную к «Адоларам» начиналась территория Дома отдыха им. Пушкина, смыкающаяся с санаторием Министерства Обороны. Обнесённая красивым кованым забором в два метра высотой и затенённая старыми деревьями с раскидистыми кронами, в зелени которой утопали санаторные корпуса стиля «Сталинский ампир» послевоенной постройки, здравница простиралась от прибрежного променада высоко в горную часть посёлка. Умелые архитекторы и мастера ландшафтного дизайна творчески использовали естественный рельеф местности, заполнив всю территорию цветниками, беседками и статуями. Вход в санаторий строго охранялся матросами действительной службы, всегда в парадной форме и со штыком на поясе.

Почти на равном расстоянии от начала и конца променада высоко над головами фланирующей публики был выстроен пешеходный мостик, по которому проживающие в ведомственном санатории МО СССР попадали непосредственно на свой закрытый для остальных пляж, не смешиваясь с толпой прочих отдыхающих. Под мостиком располагались два автомата «Газированной Воды», работающие круглосуточно, при которых никогда не было стаканов. Многоопытные «ветераны» Гурзуфа передвигались по посёлку со своими гранёными «мешками» и трёхлитровыми банками под пиво.

Как-то бредя вдоль моря, мы с «Афанасием» с удивлением заметили толпу на пляже военного санатория, собравшуюся у работающей «по принципу ниппеля» калитки, откуда посетители обычно выходили с пляжа на улицу. В дым пьяный Шура «Помидор», придерживая металлическую дверку железной рукой, требовал с желающих пройти по полтиннику за услуги привратника. Матрос-охранник изнутри с ужасом наблюдал за этой сценой, но никаких действий не предпринимал. Собрав около пяти рублей, довольный «Пом» покинул «пост» и двинул дальше в направлении аллей.

Ближе к началу променада в легендарном «Чайнике», обнесённом капитальной оградой, предлагались в разлив сухие и креплёные вина. Чая в этом открытом кафе отродясь не подавали, но высоко над всегда распахнутыми воротами заведения висел манящим символом большой металлический чайник. Жизнь в «Чайнике» постоянно била ключом. За длинными стойками большими компаниями справляли «приплызды» и «отплызды», благо морской пирс находился неподалёку. По периметру на каменных лавках, привалясь спинами к забору, дремали особо измождённые активным отдыхом посетители, а совсем уж «измученные нарзаном» «загорали», лёжа в тени высокой ограды.

Андрюшка «Крекс» затеял с Витькой «Косинусом» молодецкий спор: пообещал выпить подряд четыре стакана красной «Массандры», стоя на одной ноге на круглой стойке в центре заведения. На кон поставили две бутылки всё той же «Массандры». Уже допивая последний стакан, «Крекс» потерял равновесие и, в падении зацепив подбородком край стойки, рухнул как подкошенный. Столпившиеся вокруг заинтересованные наблюдатели продолжили праздник жизни, убедившись, что спорщик жив, но крепко уснул. Через час, придя в себя, Андрюшка немедленно стребовал с «Косинуса» законный выигрыш.

Единственный раз отдыхая в Гурзуфе с семьёй, Вовка «Осташка» утром вынужденно пришёл в «Чайник» с шестилетним сыном: жена Ирина забастовала и ушла с подругой на пляж. Но к середине дня сердце матери почуяло неладное, и Ирка примчалась в кафе. От увиденной картины ей стало дурно: мужа на горизонте не наблюдалось, а сынок мирно возил по нижней полке стойки в машинке ещё живого черноморского краба, выловленного заботливыми друзьями отца. Перед малышом стояла тарелка с варёными креветками, которыми ребёнок активно закусывал крепкий чёрный кофе, принесённый от пирса любвеобильными подругами его папы, приставленными им приглядывать за малышом. Больше Ирка не приезжала.

Мы со «Стариком Яковом» рано поутру, подперев спинами стену, ожидали, пока встреченные сегодня новые пассии принесут нам от раздаточного окошка по стакану портвейнового «аперитива» перед походом в «Пельменную» на завтрак. Одинаково утомлённые, с заросшими чёрной щетиной лицами «средиземноморского типа», в почти свежих джинсовых рубахах – мы смотрелись если не близнецами, то уж братьями наверняка. К нам внезапно подскочил незнакомый «пионер» и, протянув Яшке аккуратно сложенный бланк, с телячьим восторгом гордо оповестил: «Я только что из камеры. Вот – первый зачёт получил!». Яков, насколько это было возможно, приоткрыл заплывшие глаза и громко зачитал: «Приговор!». Направившийся было к раздаче, мальчуган с тревогой во взоре обернулся. Яша продолжил: «За позорящее звание Советского человека поведение, выразившееся в хулиганских действиях на центральной площади Гурзуфа, отягощённых нетрезвым состоянием обвиняемого, гражданин Сурков приговаривается к штрафу в 100 рублей и пятнадцати суткам общественно-полезного труда!». «Пионер» побледнел, и его заколотило. Окружающие с сожалением смотрели на виновника «торжества». Мой вопрос «Ты читал бумагу, прежде чем за неё расписываться?» поверг мальчугана в ужас. Объятый похмельными страхами, он уже видел себя в кандалах, ведомым под конвоем на каторжные работы. «В Ялту тебя завтра отправят – общественные туалеты на променаде чистить! Это у них обязаловка. Не надо было ничего подписывать! В отказ идти!», – подытожил «Старик Яков» назидательным тоном бывалого арестанта.