Андрей Ганеша - Поиски новых смыслов

В последний день перед отъездом я решил проверить, какова была реакция на мои заявления. Откровенно говоря, я не особо верил в то, что для меня будет возможно возбудить уголовное дело в отношении владельца банка, простого миллионера с элитной Жуковки, но в то же время я не мог оставить своих попыток борьбы. Я решил, что сделаю все, что в моих силах. Дело в том, что мой шеф хотел меня запугать. Он грозился, что меня убьют чеченцы, полиция, фсбшники, что меня доставят в наручниках в его особняк, и я уже не мог просто так это оставить. Попытка меня запугать была более оскорбительна, чем моя сломанная челюсть, и я несколько сожалел, что у меня тогда не было возможности отстоять свою честь.

Итак, солнечным апрельским утром я бодро иду в Лефортовскую прокуратуру. Где-то я рад, что время раздумий кончилось и что мне, как некогда Эрнесту Хемингуэю, предстоит повоевать в составе Интербригад. Я прохожу мимо церкви Петра и Павла, в восемнадцать лет я принял решение креститься, и мой выбор пал именно на эту древнюю белокаменную церковь. Здание прокуратуры находится в доме бывшей возлюбленной моего друга Максима Наташи. Когда-то меня поражала смелость Наташки: в шестнадцать лет она бегала гулять с собачкой в мини-юбочке, а трусиков под юбочкой не было. Сейчас в ее доме на первом этаже расположена прокуратура, то место, где мне могут помочь хоть как-то расшевелить ментов. В прокуратуре я узнаю, что мои жалобы, неожиданно в первую очередь для меня, все-таки возымели действие. В отношении моего бывшего шефа все-таки возбудили уголовное дело, и от простого участкового дело перешло следователю-дознавателю.

Позвонив следователю, я узнал, что вскоре в отношении меня должна быть проведена судебно-медицинская экспертиза, а четырнадцатого апреля я был вызван на допрос, чтобы меня могли признать потерпевшим по этому делу. Так, внезапно в День космонавтики открылся юридический фронт. Для меня это был действительно фронт: конфликт с шефом я рассматривал как войну мировоззрений. Эта скотина рассматривает своих работников как крепостных со всеми вытекающими оскорблениями, правом первой брачной ночи и наказаниями плетьми. Кто-то должен остановить его, и я во всяком случае попытался это сделать. Побег из Москвы в Луганск был сорван, значит, пока я нужен здесь.

В один из выходных мы с моей дочуркой Машенькой решили прогуляться по Введенскому кладбищу и навестить моего покойного друга Митю. Машенька уже стала совсем взрослой, ей уже целых двенадцать лет, и она уже никуда со мной не ходит, а вот на кладбище пойти согласилась. Может, потому что кладбище находится рядом с домом, а может, потому что Введенское кладбище – место паломничества московских готов, а Маша внимательно следит за молодежной субкультурой.

Помню, несколько лет назад у меня была идея фикс найти здесь могилу Анны Монс. Анна Монс жила в моем районе, в Немецкой слободе, и была любовницей Петра Первого. На мой взгляд, именно благодаря любви Петра Первого и Анны Монс Россия при Петре Первом провела ряд европейских реформ. Из-за чего русские мужчины стали бриться, а русские женщины перестали походить на матрешек, надевающих на себя множество юбок.

Мы проходим мимо лютеранской церкви, из которой звучат звуки органа, видимо, кто-то заботливо поставил CD. Природа кладбища оживает, снег уже почти стаял, пахнет весной и надеждой. Наконец-то меня стало покидать чувство тревоги. С Машей мы идем по главной аллее кладбища, и неожиданно с самого края кладбища я вижу знакомую фамилию: «Константин», – вслух произношу я его имя, поднимаю глаза и вижу его фотографию. Мне довелось с ним познакомиться уже в 1999 году, когда нас, свеженабранных аудиторов, в мой день рождения отправили на ревизию в Новороссийск.

Вечером в поезде все ребята выпивали коньяк, а я решил попробовать быть правильным специалистом и совсем не пить. Меня хватило ровно на сутки, следующим вечером я в одиночку напился вина в вагоне-ресторане. Войдя в наш вагон, я увидел проводницу, переодевавшуюся в купе в красненький короткий халатик. Ее ножки, большая грудь призывали меня к немедленному штурму, но я все же воздержался. Следующим утром она меня пыталась взять на слабо, что я не смогу снять прилюдно штаны. В ответ я из хулиганства показываю ей член. Моя смелость и наглость понравились проводнице Наташке, так звали эту хулиганистую брюнеточку с пышными формами, и она сунула мне номер своего телефона, записанного на клочке бумажке. По своей глупости я выкинул ее номер и так и не позвонил Наташке, но всю командировку я вспоминал ее озорные глаза и прелестные формы.