Владимир Гоголь - Крестник. Повесть

Какие то мужики в форменной одежде поверх свитеров. В казарме курят!!! Мужики эти оказались контрактники-шофера, нанятые в Перми и Чайковском за смешные деньги, сейчас уже не помню, какие тогда и деньги были. Они лихо пропивали свои кровные, вот уж точно, куражились над молодежью, называя их салагами. Хотя, на мой взгляд, салаг там не было. Спросив, где найти комбата, я поднялся на второй этаж. Так, вот здесь: «Командир батальона, в/ч такая то». Захожу. Сразу видно, командир, да и по запаху слышно. Сивушный дух, так Русью пахнет.

Точная копия Евдокимовского героя, каким я его представляю: морда красная, голос зычный, хорошо поставленный. Я сразу не понял, на кого это он так разоряется. Оказалось, что перед ним стоит женщина и солдатик. Да, такого воина солдатом не назовешь.

Если его взять за шиворот и приподнять на пол метра от пола, то сапоги останутся на полу. Такой тщедушный солдатик, с мамой, которая плачущим голосом пытается объяснить солдафону в майорских погонах, что сын у нее один, вырастила его без отца, что сама она инвалид какой-то группы, что она не против службы в рядах доблестной и непобедимой, только за что же в Чечню. Да и какой из него вояка, недомерок!

Оказалось, что и у пьяного майора есть сердце и, по счастью, оно у него было с собой. После получасовой нотации, что все своих хотят «отмазать» от Чечни, а кто Родину защищать будет? У него батальон пал в Грозном, даже один офицер погиб!!! Он, этот бравый майор, приехал за новым пополнением, а не выслушивать какие то бредни про инвалидность, безотцовщину и прочий штатский абсурд. Он сделал великодушный жест рукой и произнес:

– Гуляй мать, прощайся с сыном. Даю вам два часа, и ни минутой больше.

Бедная мамаша пыталась что-то лепетать про то, что в Чечню ее сына не надо, один он, кормилец в старости. Но грозный майор с возгласами: и ни минутой позже, выставил эту жалкую парочку за порог. Затем обвел меня мутным взглядом и спросил:

– Чей папаша?

– Ильченко Андрей, ремрота.

– А хороший у тебя сын, вдруг изменил тон майор. Да и сам как-то приосанился, втянул живот.

Странно это все! В строевой части не знают, где Андрей, а командир батальона нахваливает его. Когда и узнать успел в этой суматохе? Дежурная фраза, – подумалось мне.

Я чуть было ни купился на эти перемены, но, усевшись на стул за своим столом, он опять переменился. Артист! Передо мной вновь сидел махровый солдафон, местный князек, который вел себя в своей вотчине, как хотел. Мои объяснения выслушал спокойно, в конце только спросил:

– От меня чего хочешь?

– Пропуск в тупик, где погрузка, где Андрей. Заберу его, а то увезете и угробите парня.

– Да нет проблем. Он свое отслужил, так получается. И добавил:

– Хоть одну душу спасешь.

Пропуск с визой майора был у меня в кармане.

Я возвращался через первый этаж казармы. Только я спустился в расположение, как меня обступили земляки. Слушок, что тут «дядька из Сыктывкара», быстро обежал другие подразделения.

Вышли на улицу толпой. Сначала были вопросы, как там, на гражданке, затем просьбы. Просьбы первоначально показались мне очень странными. Передать по возвращению домой, в Сыктывкар, родителям, родственникам письма и записки – это понятно, а вот водительские удостоверения, дипломы фельдшера, санитара, даже один диплом был зоотехника. На мой, немой вопрос, ребята объяснили, что не хотят умирать, а чеченские снайперы в первую очередь выбивают водителей, не щадят машины с красным крестом. Это они знают точно, со слов сержантов, которые приехали вместе с офицерами за пополнением. В справедливости этих слов мне пришлось убедиться в дальнейшем.

Долго задерживаться я не мог. Мне предстояло путешествие в тупик. Как я не придал значения тогда, сразу этой мысли, что мелькнула в моей голове: тупик!

Я объяснил ребятам, что буду еще завтра, пусть они напишут, соберут все, что хотели бы передать домой, не забудут написать контактные телефоны, адреса, а завтра я опять приду в казарму и все это заберу для передачи их родным и близким.

Кто-то может сказать, что же ты, мужик, делаешь? Подрываешь мощь нашей армии, помогаешь отлынивать от службы молодому поколению. Ничего такого и в помине не было, и быть не могло. Ребята просто порвали бы права и дипломы, а после службы, кто уцелел, тот восстановил бы их заново. Я избавил их от бюрократической волокиты после службы. И по сей день, считаю, что поступил правильно. Я целый месяц, после возвращения домой, обзванивал все города республики, отвечал на вопросы, на которые я просто не мог ответить. «Как он там? Не похудел? Как питается? Не обижают ли его?»