Роман Невич - Полное и окончательное. Хроника мифа

МАМА НОВЕРНО

МНЕ НЕ РАЗРЕШАТ ПОЗВОНИТЬ, ТЕ-

БЕ. МАМА У НАС ЕСТЬ МАЛЬЧИК

ГРИША ОН РАЗБИЛ СТЕКЛО

ИСТЁКЛА, БЫЛИ У МЕНЯ НАКОЙКЕ.

МАМА ПОЗВОНИТЬ МНЕ

НЕРАЗРЕША ЭТО ТОЧНО, НО

МОЖЕТ Я САМ НЕЗОМЕТНО

ПОЗВОНЮ ТЕБЕ. МАМА

ПРЕНЕСИ МНЕ В ПОДАРАКЕ

ЖУВАЧКУ. ДЕЛА ПЛОХО КОГДА

ТЁТЕНЬКА ПЛОХАЯ МЫ

ПОЧТИ ВСЁ, ВРЕМЯ, ЛЕЖ-

ЫМ В ПОСЬТЕЛЯХ. МАМА

ЛАЖЫМСЯ! МЫ КОГДА

ТЁТЕНЬКА ПЛОХАЯ МЫ

ЛАЖЫМСЯ, ПРЯМО ПОСЛЕ

УЖЫНА. АКОГДА, ДОБРАЯ

ОНА ЕЩЁ ДАЖЕ РАЗР-

ЕШАЕТ СМОТРЕТЬ В ИГР-

ОВОЙ ТЕЛЕВИЗОР

***

МАМА И ПАПА ЗДРАВСТВУ-

ЙТЕ. МАМА КУПИ МНЕ

ЖУВАЧКУ. МАМА МНЕ

ДАВАЛИ ПРОГЛАТЫВАТЬ

ТРУБОЧКУ. МАМА АЛА

ИВАНОВНА ГОВОРИЛА ШТО

ТРУБОЧКА ТНКОЯ! А ОНА

ВОТ – ТАКОЙ ТОЛЩЕНЫ.

ТОКО ЕЁ НЕВСЮ ТАЛК-

АЮТ ВРОТ ШТБ. ПОТОМ

ВЫТАЩИТЬ. ЦЭЛУЮ

РОМА

***

МАМОЧКА, ЗДРАВСТВУЙ

БОЛШОЕ ТЕБЕ СПОСИБО

ЗА, ПОДАРКИ. ОЧЕНЬ ВКУСТНЫЕ

ТВОИ, ПОДАРКИ МАМА ПОЖА-

ЛУСТА, НЕЗАБЫВАЙ, МЕНЯ

ПОТАМУШТА, Я, ТЕБЯ, НЕКОГДА

НЕКОГДА! НЕЗАБЫВАЮ

МАМОЧКА Я НЕХОЧУ ПЕРЕХ-

ОДИТЬ, ВДРУГУЮ! ПОЛАТУ

МЕНЯ НЕПЕРЕВЕДУТ

ОЧЕН, БЛОГОДОРЮ, ЗА ПОД-

АРКИ. МА-

МА В. ОКНО НЕЧЕГО, НЕВИД-

НО. ТАКШТО НЕСМАТРИ

ПЕРЕВЕРНИ ЛЕСТОК

КОГДА, ПРЕДЁЖ, С ПОДАРК-

ОМ ПРОСИ, У, ВРОЧА ЧТОБ

ПРЕШЛА, КОМНЕ ЗА ПЕСЬ-

МОМ НЕВ КОКУЮ НЕБУДЬ

ПОЛАТУ, А В, 6 ПОЛАТУ

ЗАПОМНИ ШТО Я В. 6

ПОЛАТУ, ОЧЕНЬ ХОЧУ ДАМОЙ

ЦЕЛУЮ РОМА

***

Сколько мне было? Лет пять-шесть, судя по тексту. Хроника больничного времени началась.

И «Палата №6» – как точно. Со всеми атрибутами: «плохо», «плачу», «не сплю», «дрожу», «жду», «очень хочу домой»; но «не разрешают», «не отпускают», что-то дают, держат, лечат, заставляют, обманывают – все по классику: насилие и жертва, человек и система, сила и слабость, страх и страсть.

Могли и побить, наверное, и, хотя физического насилия я тогда избежал, – вербальное помню точно.

Моя дизентерия, кроме глотания «трубочки» (т.е. гастроэндоскопии), обязывала к прохождению еще одной малоприятной процедуры; после нее, как меня заблаговременно предупредили, надо срочно бежать в туалет. Я успел, но к такому напору… оказался не готов. Пострадали не только пол и стены, но, кажется, даже потолок. Уборщица пришла в неописуемую ярость и в ее выражении не стеснялась.

Потом я пытался прятаться от нее до самого конца моего пребывания в больнице.

Но не только уборщицу – мне удалось поразить и врачей. Это случилось, когда я сам решил сыграть во врача и накормил таблетками всю нашу шестую палату. «Поразительным» было даже не то, что мне удалось где-то что-то взять и раздать незаметно для взрослых (к счастью, это оказались какие-то безвредные «витаминки»), но то, что абсолютно все больные, включая самых мелких крикунов, безропотно приняли мое «лекарство».

Ну а «разобрать» градусник, чтобы посмотреть, что там серебрится у него внутри (а потом забавными мягкими шариками раскатывается по кровати) – это просто здоровое детское любопытство. Парня давно пора выписывать; как они этого не понимают?..

Почему-то на этот раз я точно знаю, что мне было четыре. И вполне уверен, что физического наказания мне избежать не удалось. Вообще, возможно, именно в тот год я по-настоящему научился бояться…

Мы идем с мамой в магазин, закрытый «Военторг», на территории ракетной части. Она заходит, я остаюсь снаружи вместе с другими детьми, играющими в ожидании своих мам. Идет военный и перед входом изящным щелчком отбрасывает горящую сигарету. Я мгновенно подхватываю ее и тут же в окружении восхищенных зрителей делаю огромную затяжку. О!!!..

Восторг в глазах зрителей сменяется ужасом, мои – лезут из орбит, я задыхаюсь, кашляю, чуть не падаю – вся эта сцена занимает секунды.

А мама уже здесь, но вне себя: ее трясет – сначала от страха, наверное, потом от гнева, – и теперь она в ярости. Через пустую витрину она видела все. У нее еще нет слов; она просто хватает меня за руку, и мы бежим домой.

Там я наказан и слегка бит, но, видимо, все еще в шоке от пережитого; и экзекуция не производит на меня особого впечатления.

– Будешь еще?

– Не бу-у-ду, – вполне искренне, сквозь слезы…

К шести я научился пускать дым, не кашляя и не задыхаясь, но глубоко не затягивался – курил «не в себя», как мы тогда говорили.

Самое яркое детсадовское воспоминание примерно того же периода – про то, как я из него убежал. Детский сад – это, конечно, не совсем психбольница, но давления и принуждения в нем хватало. И, в отличие от героев чеховской «Палаты», один из которых, насколько я помню, смирился с ролью жертвы, а у другого не хватило сил для противостояния окружению, однажды я взбунтовался. И сил у меня хватило, чтобы в неудержимом гневе вырваться из рук воспитательницы, выскочить за ворота и рвануть…