Александр Котюсов - Гнездовье бакланов, или У каждого свое Саргассово море

Мы сидим в небольшом редакционном кабинете. День клонится к вечеру. За окном воробей упрямо долбит по подоконнику, подбирая присохшие крошки хлеба, рассыпанные доброй рукой. На столе чай. И плюшки. Те самые, по рецепту ее литовской бабушки.

– Почему литература? – спрашивает меня Слава. – Для современного взрослого человека это очень необычное увлечение. Говорят, что в советское время наша страна была самой читающей в мире – но ведь читающей! А не пишущей! Я нашла в сети несколько ваших рассказов. Они заставляют думать. Правда. Но вообще это необычно, что взрослый мужчина, достигший определенного положения, занимающийся бизнесом, вдруг начинает писать рассказы, публиковаться, издавать свои книги. Почему литература? Почему не живопись? Почему, в конце концов, не коллекционирование? Марки, значки. Оружие…

У людей вашего круга модно собирать оружие. Признак силы и могущества.

Она наливает мне вторую чашку. Плюшки у нее вкусные. Мягкие, с легким запахом ванили.

– Марки и значки я собирал в детстве. Значки до сих пор остались. А марки куда-то исчезли. Жалко. Наверное, при переезде со старой квартиры. Я тогда учился в школе. Квартира, кстати, была во дворе сразу за Ленинской библиотекой. Может поэтому я литературу и полюбил. Слишком много вокруг флюидов. Выходишь вечером во двор погонять мяч, а там, в библиотеке, окна горят, а за ними люди. Сидят, уткнулись носом в книги, что-то выписывают. Даже как-то неудобно в футбол играть. Мы один раз окно мячом разбили. Крику было! Мою бабушку чуть не уволили. Бабушка работала в той самой библиотеке. В подвале, в архиве. Длинные холодные комнаты, на стенах термометры, нужно держать специальную температуру и влажность, чтобы книги не портились. Бесконечные стеллажи. И на них тысячи томов, десятки тысяч. И в углу бабушкин стол с зеленой лампой. Бабушка выдавала читателям книги из архива. Те, которые берут редко и которые нельзя уносить с собой. Люди приходили в библиотеку и заказывали то, что им нужно. Заказ поступал к бабушке. Она открывала тетрадку и искала. Ряд, стеллаж, полка. Потом аккуратно перетаскивала в нужное место качающуюся стремянку и осторожно поднималась по ней. Находила книгу и отдавала наверх в зал. В свободное время бабушка сидела за своим столиком с лампой и читала. Ежегодно в библиотеке обновлялись книги. Они же ветшают. Особенно классики. Их берут часто. Приезжали какие-то люди, грузили все в грузовик и сдавали в макулатуру. Говорят, что библиотека получала за это деньги. Сколько-то копеек за килограмм. Однажды бабушка подошла к заведующей и попросила для себя полное собрание сочинений Тургенева. Книги ждали в углу, перевязанные бечевкой. Заведующая пожала плечами, вынула из стола весы, знаешь, такие с крючком, на них на рынке вешают картошку, и подцепила ими стопку. В тот вечер книги оказались в нашей квартире. Собственно, так все и началось.

– А потом уже мама. Она преподавала в университете. Странный предмет такой – политическая экономия. С упором на первое слово. Предмет о том, что в СССР жить лучше, чем на Западе. СССР помер, не согласившись с учением, и мама стала преподавать на курсах менеджмент и маркетинг. На курсы пошли бывшие «красные директора» и «новые русские». Всем им было некогда учиться. Нужно было зарабатывать, время такое. На курсы ходил директор «Подписных изданий». Я его до сих пор помню. Веселый, с шейным платком, в блестящем костюме. Как Миронов из «Бриллиантовой руки». Директор оказался двоечником. Но мама ставила ему тройки. А иногда четверки. Директор благодарил ее книгами.

– Взятки Толстым и Пушкиным? – весело поднимает брови Слава.

– Ну… – тяну я, – похоже, что нет. Мама мне давала деньги, и я бегал в этот магазин. Тогда книг-то хороших в магазинах в свободной продаже не было, ерунда какая-то. А Толстой и Пушкин только по блату. Больше всего папа переживал. Покупал новые полки и вешал их на стену. Мы тогда переехали. Панельный дом. Чтобы просверлить дырку в стене, надо было сильно намучиться. Да что я все о себе?

Мы сидим и пьем чай. Я не могу пить черный. Он горчит и сводит желудок. Только иван-чай. Или на худой конец зеленый. Лучше всего молочный улун. Но это дома. Здесь, на радио, все банально. «Greenfield» в пакетах. У Славы стройные ноги, туго обтянутые светлыми чулками. Я засматриваюсь.

– Я тоже литературу с детства любила. У нас учительница в школе была отличная. Однажды, помню, весна, май, учиться не хочется. И урок по внеклассному чтению – последний. На улице солнце, градусов двадцать. Она нам – пойдемте в парк, стихи читать. За школой парк небольшой, там когда-то яблони посадили. И мы пошли. Сидим на траве. Вокруг цветет все. Запах… – Слава жмурится. – И читаем Шекспира. «Ромео и Джульетта».