Сергей Бурдыгин - Черновик мира. Отставшие от времени

Места их оказались в четвертом купе, где первоначальное впечатление ухудшилось ещё больше. Полки были деревянными! И столик оказался деревянным, и окно закрывалось на какие-то древние шпингалеты. Ещё наличествовали беленькие шторки на окне, на которых извилистой голубой линией были изображены, видимо, волны, а по ним плыл схематичного вида кораблик, разумеется, с пятиконечной звездой на парусе.

– Интересно, в каком бомбоубежище они этот состав дополнительный откопали? – хмуро поинтересовалась Светлана, но на дальнейшие упрёки её сил, наверное, не хватило. К тому же неожиданно быстро появился проводник с постелью. Вид он имел, конечно, заспанный, но зато был в форменном кителе. Тоже, правда, отнюдь не новом. Эдакий пенсионер-железнодорожник на подработке.

– Чаю не хотите? – поинтересовался он дежурно.

– Да какой уж тут чай, – махнул рукой Борис, – не удивлюсь, что он окажется каким-нибудь грузинским года выпуска эдак шестидесятого.

– Обижаете, – вздохнул человек в форме, – снабжение у нас вроде ничего. Да и пассажиров в вагоне почти нет.

– Что так?

– Да поезд-то сами видите, – не первой, как говорится, свежести. В расписании его нет. И потом – сядут ещё, станций впереди ещё много, везде тормозим…

Короче говоря, с чаем решили повременить. Машка уснула сразу, едва только постель постелили, Светлана ещё поворочалась, потом затихла тоже. Борис же полежал-полежал, и вышел в тамбур покурить. Что-то томило душу, что-то происходило не так, не в том формате, какая-то непонятная тревога накатывала. Уюта, что ли, не было в этом составе, особого какого-то пассажирского уклада. Впрочем, вполне возможно, что всё это – обыкновенная дорожная нервотрёпка, да ещё с непривычки, на поезде он не ездил давно, к тому же со всем семейством.

По пути в тамбур пришлось проходить мимо купе проводника. Дверь была приоткрыта, и Борис увидел, как старик аккуратно нарезал на столике сало, рядом лежали куски ржаного хлеба. Комаров хотел было прошмыгнуть мимо, но проводник словно почувствовал – быстро повернул голову, подмигнул пассажиру:

– А ты заходи, мил человек, заходи уж, раз не спится. К морю едешь?

– К нему самому, – согласился Борис и зачем-то добавил, – акул кормить…

– Ну, тогда ехать ещё долго. Больше суток. Так что присаживайся, Борис.

– А как… вы…?

– Да в билете всё про тебя написано. Выпить хочешь?

– Если что, – заёрзал Комаров, уже устроившись на полке, – я могу у вас купить… Вы же, я слышал, промышляете…

– Купит он. – проворчал старик, порывшись рукой на верхней полке под скрученными матрацами, – Меня, между прочим, Андреем Афанасьевичем зовут. Ты такой водки не купишь нигде уже… купит он…

Борис с удивлением заметил в руке старика бутылку, запечатанную самым настоящим сургучом!

– Рыковка. – пояснил Андрей Афанасьевич, – водка такая была, так её в народе называли. После Ленина у нас председателем совнаркома Рыков был. Большевики-то водку производить перестали, сухой закон ввели. А он, Рыков, снова её ввёл. И дешёвая она была, между прочим. А хлебом как пахнет….

– И когда она была произведена-то? Не отравимся?

– Сколько пью не жалуюсь. Бабка у меня в ту пору завскладом работала. Ну, и припасла как-то. Ты сальце-то бери.

– Тоже, небось, со столетнего хряка?

– Нет, хряк свой, этого века… Давай-ка ещё…

Дали. Странно, как русского мужика тянет в поезде поесть и выпить. Да и не мужика только. Не успеем на полке устроиться – сразу яйцами, сваренными вкрутую, пахнет, курочкой, огурчиками. И тут же разговоры заводятся, целые исповеди рождаются. А что – попутчика своего ты можешь и не встретить больше никогда, да и он уже из твоего рассказа половину не запомнит.

Просидели они с Андреем Афанасьевичем недолго, но душа вроде успокоилась, и Борис со спокойной душой отправился спать – утро вечера мудренее.

Глава третья.

Машка пропала.

Проснулись они часов в одиннадцать. В вагоне и вправду было немного народа, по крайней мере, Комаров, отправившись умываться, натолкнулся только на крючконосую старушку цыганку, да в тамбуре курил один из бородатых, отрешённо поглядывая за стекло вагонной двери. Смотреть, правда, было почти не на что – за окном уныло проплывал однообразный пейзаж дремучего какого-то леса.

– Странно, – сказал Борис, – никогда не думал, что у нас по дороге к морю такие чащобы.

Бородач помолчал, потом затянулся сигаретой и пояснил:

– Мы по дополнительной ветке едем. Места тут глухие, это верно. Зато красивые. Мы тут часто отпуск проводим.