Генрих Корн - Инь и Янь. Современные рассказы

Она, по-женски отдавая себя до конца, до самой глубины, и в глубине этой не находя дна, не зная, как себя ещё «отдать», была готова на всё.

Через час, когда Антон удовлетворённо отдыхал, Лера сбегала в туалет, где с отчаянием написала ещё одну смс-ку: «Володя, я люблю тебя». Она хотела бы в ту же минуту умчаться туда, к нему, к любимому Володе, вернуть назад эти два года, прожить их по-другому.

– Лерка! – настойчиво донеслось из зала.

Но ей не оставалось ничего другого, кроме как обречённо проследовать до кровати и лечь рядом с Антоном. Поцеловать его. Обнять, потеребив ноготками волоски на его животе. Положить голову ему на плечо. И всё это с отвращением. И с тем же отвращением ждать очередной близости.

Антон взял её руку и вложил в неё мокрого от половой слизи «дружочка». Лера покорилась, она знала, что от неё требуется, и взяла «дружочка» в рот.

И тогда раскатисто грянула молния, разделив тёмное небо пополам, общую атмосферу невзаимности на два состава.

Лерин состав был унижающимся, мучающимся, отчаявшимся, но терпеливым и разгорячённым. Антонов – возвышающимся, жёстким, удовлетворённым, но недовольным и стылым.

Истекающий половой слизью «дружочек» погрузился в очень горячее, отчаявшееся, но терпеливое, мучающееся и унижающееся лоно Лериных губ, а её голову обхватили возвышающиеся, удовлетворённые, но недовольные, жёсткие и очень холодные Антоновы руки. В тот момент Лера не видела никакого неба. Она видела только молнию.

Где-то там, промеж опережавших раскаты грома немых всполохов молнии, коротко втиснулся вибросигнал. Лера краем глаза взглянула на дисплей телефона. Володя. «Прости, Лера! Теперь уже ничего не вернёшь. Теперь у нас нет пути назад».

И всё закончилось. Она так и поняла – всё закончилось. У неё тоже больше не было пути назад. Вся её жизнь остановилась здесь. И здесь не было неба.

Оргия длилась до утра. Утром Лера лежала обнажённая поверх одеяла. Её глаза, устремлённые в потолок, плакали, а губы беззвучно шептали одно и то же:

– Почему?.. Почему?..

Далеко в глубине безымянного парка на краю большого города, там, где бегущий по овражку мутный ручей впадает в заросшее камышами озерцо, есть старая деревянная лавочка. И хотя никто не помнит, когда она появилась здесь, об её возрасте красноречиво говорят выцветшая, изрезанная крупными трещинами доска и подгнившие столбушки. Солнечными раннеосенними, поздневесенними и летними днями вокруг неё блестят вдавленные в землю пивные пробки. Народ это место жалует. В солнечные дни.

Где-то в середине сентября к лавочке подошёл маленький пухленький человечек лет тридцати пяти в старомодных очёчках, с оттопыренными ушками и жиденькими засаленными волосиками, нервно потоптался возле неё, брезгливо смахнул пылицу и сел.

С утра его мучила одна и та же неотступная, зудящая мысль. Вчера вечером ему случилось посмотреть эротический фильмец о девушке, всё время ищущей новых пикантных приключений, и он заболел «желанием».

Привычный его кулачковый метод на сон грядущий не сработал, а повторная ночная процедура повергла в беспокойную депрессию. Проснувшись разбитым и больным, он не мог вспомнить основной сюжетной линии того фильма, но сама главная героиня не покидала его головы. Овсяная каша не лезла в горло, а зелёный чай в красной пластмассовой кружке с надписью «Козерог» вовсе не удостоился внимания.

Когда и отдалённо-расплывчатый образ киношной девушки наконец растворился в лабиринтах сознания, остался только один самый громоздкий кадр – вагина крупным планом. Её образ никак не растворялся. Он прилип в расщелине между полушариями мозга и воспалился, источая вязкую тёмную слизь.

Боль ужесточалась частыми кратковременными подёргиваниями, в момент которых сознание выдёргивало вожделенный образ детально и во всех красках. Подёргивания наглели час от часа, упиваясь образом вагины, её складочками, впадинками, выпуклостями, волосками, цветом, воображаемым запахом, и тогда слизь чернела.

Почерневшая слизь в поисках выхода выгнала человечка из дома, и так он оказался в самой глубине безымянного парка на краю большого города, там, где на берегу заросшего камышами озерца стояла та старая деревянная лавочка. Пока человечек сидел на ней нервно и суетливо, чёрная слизь пролилась и брызнула сквозь него на выцветшую, изрезанную крупными трещинами доску и медленно впиталась в старое сухое дерево. Человечку стало легче, и он стыдливо удалился, протирая запотевшие очёчки.