Хорошо дядька с женой жил. Берег ее и любил. Может поэтому она и выглядела моложе супруга.
Всю жизнь дядя Матей о родном брате Иване вспоминал. Который с хутора на заработки уехал. Хотел с ним увидеться. Зато мать называл предательницей. Однажды сказал жене: «Если она приедет – и на порог не пущу. Нет у меня матери».
В начале пятидесятых я с моей мамой и Верой – дочерью дяди Матвея – в Ленинград на торфяники завербовались. От сталинских сельхоздолгов бежали.
Когда окончился срок договора, решили мы в Свердловск на металлургический завод податься. Туда нас новые вербовщики приглашали.
Купили билеты и сидим в ожидании поезда на ленинградском вокзале. Рядом на чемодан присел мужчина.
– Куда едем, девчата, – поинтересовался сосед. – В Свердловск? Не советую. Там холодно и голодно. Я только что из Харькова. Езжайте на Украину. Еще не раз меня вспомните. Или в Москву. Вы откуда будете?
Когда он услышал о нашей деревне, то побледнел, словно мелом его лицо присыпали. Иваном он, Матвеевым братом, оказался. Весь Союз объездил. Воевал с Матвеем на одном фронте, но на войне так и не встретились. Тяжело ранен. Семью в войну потерял.
Мы рассказали, как хочет видеть его брат. Через полгода Иван приехал к Матвею. Ему там и женщину сосватали. Так в деревне и остался.
А мы сдали билеты и разъехались кто куда. Я с мамой в Харьков. А Вера в Москву. В поезде пассажиры качали головами: «Трудно будет в Харькове. Кровь придется сдавать, иначе не выжить». Мама уже хотела назад возвращаться, но я ее не поддержала. Тянула меня какая-то сила в Харьков. Прямо на перроне нам предложили работу – здание нового вокзала строить. Здесь я твоего папку и встретила – первого хулигана на стройке. Ох, и любовь же у нас была!
Дядя Матвей умер первым. Старая рана открылась. На похороны Татьяна с сыном, тоже Матвеем, на служебной машине приехала. Плакала навзрыд. Тетка еще десять лет прожила. И десять лет хотела скорее увидеться Там с ненаглядным мужем.
Вокзал шумел, окуривая снующую толпу запахом расстояний.
В громыхании дорожных сумок на колесиках и суетливом ожидании поездов лишь одна фигура сидела неподвижно на скамейке платформы. Из-под сморщенных век в кафельное горло подземного перехода всматривались молящие глаза. Небольшой белый пудель в нелепом наморднике, ошеломленный мельканием тысяч ног, боязливо прижимался к коленям хозяйки.
– Можно присесть? – я нащупал глазами небольшое место на скамейке возле пожилой женщины с собачкой.
– Да, конечно! – живо откликнулась старуха, с интересом оглядывая мое лицо. – Вы меня помните? У нашего магазина вы часто семечки покупали.
– Гм… – память лихорадочно зашуршала пожелтевшими карточками полустертых лиц. – Постойте, вы, кажется, Раиса, Раиса…
– Онаньевна, – радостно улыбнулась пожилая дама. – Вы последний знакомый, которого я вижу в нашем городе. Пасынка вот ожидаю. Умирать к нему в Россию еду… Вы торопитесь?
Я не торопился. Поезд с дочерью из Волгограда опаздывал на час, времени было достаточно, чтобы выслушать человека, уезжающего умирать в чужие палестины.
До пенсии Раиса жила в деревне с мужем, доила колхозных коров. Дочь уехала в город учиться, там и замуж вышла. Но семья не сложилась. При разделе ей с двумя детьми досталась двухкомнатная малогабаритка. Вскоре у Раисы Онаньевны умер муж – колхозный тракторист. На работе он пил в меру, зато дома любил с горилкой побалакаты, а там и жену уму-разуму поучить – с кулаками для лучшего запоминания.
Дочь предложила продать дом и переехать в город. За детьми присмотр нужен, а мать весь день на работе. Да и с деньгами туго. Попробуй обуть, одеть двоих, да еще оплатить садик и школьные поборы. Знала Раиса, что тяжело придется, но куда деваться? Хату удачно продала и к дочери в комнату поселилась.
Восемь лет как год пролетели. Утром и днем за детьми присматривала, нянчила, кормила, а вечером на кухне жарила семечки и продавала у магазина. Деньги-то за дом давно кончились.
Внуки выросли. Когда пришло время разместить их в разные комнаты бабка, как водится, стала мешать. Особенно, когда семья к вечеру собиралась. Все чаще ворчала недовольная дочь: и денег за дом выручила мало, и закоптила кухню семечками, а толку от них – с гулькин нос. Только перед людьми нас позоришь.
Но от семечных денег ни разу не отказалась.
Время от времени, когда у внука допоздна засиживались друзья, Онаньевна до ночи торговала у магазина, а потом стелила постель на кухне. Вставала рано, чтобы никому не мешать и успеть приготовить завтрак молодежи. Хуже, когда к дочери приходили мужчины. Тогда доводилось спать в ванной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу