Ника Январёва - И пели ей райские птицы.

Тренинги, ролевые игры, тесты. И – раздумья, открытия, постижение себя и окружающих. Мир на глазах преображается. Точнее, взгляд на него. Угрюмость отступает. Появляется настроение что-то делать, а не в качестве автомата впрягаться в повседневную рутину.

Совсем внезапно, как отголосок из другого мира, как солёные брызги далёкого летнего моря, как протянутая сверху соломинка, донеслось до него однажды письмо от Лили. Наивная девочка всё ещё была во власти августовской катастрофы, она обречённо металась в замкнутом круге сомнений, боли, ненависти-любви к нему. Полное слёз и терзаний, письмо было притом вовсе не униженно-молящим, а уж скорее гордо-трагическим. Ох, как же противно заныло внутри от сознания собственной подлости! Последние месяцы – яркие, взрослые, пряные, наполненные Магдой и воспоминаниями о ней, напрочь заслонили в памяти летний эпизод, горечь от нелепой разлуки, изматывающую тоску осени. Единственным проблеском помнилась весточка от Светланы. Старшая сестра сообщала удивительные вещи. Оказывается, она осталась в родном городе не просто наперекор отцу – она вышла замуж. И, волею случая, избранник её оказался Лиле родным братом… В письме была и фотография – они снялись буквально за час или два до разлуки. Лиля обронила квитанцию, Павел из этого тут же сделал вывод: забыт и вычеркнут. Своё изображение отстриг и сунул небрежно между бумаг, а Лилькина унылая мордашка смотрела с его стола довольно долго. До появления Магды. Вот тогда укоряющие глаза летней подружки захотелось не видеть. А сейчас – самое время корчиться от боли под прицелом разъедающего душу «эх, ты!» «Ну гад я! Гад! Изменил тебе!» Но нежное полудетское личико никак не соглашается быть соотнесённым с жёстким и взрослым словом «измена». Увидеть в Лиле объект страсти как-то нелепо, гадко, цинично даже… И, значит, он её не любил? Но разве могут так терзать платонические чувства? Чушь. И всё же представить её в своей постели сродни святотатству. Снежно-чистая. А потому притягивает и отталкивает. Идол для поклонения, предмет обожания, фетиш. Павел с замиранием в груди рассматривает вздыбленную чёлку, слегка нахмуренные брови, со смутной тревогой глаза. И кажется, что не было никакой «любовной интрижки». Ох, нет, не поворачивается язык опустить тостоль низко – слишком свежо, слишком ещё больно. И не правда совсем! Измываться над этим нельзя, иначе себя тоже низведёшь до уровня… В непроницаемый хрустальный ларец, в самый глубокий закуток души. Навсегда. Ото всех. А для Лили стать тем, кем хочет его видеть: рыцарем без страха и упрёка. Она-то выдержала испытание разлукой. И незачем взваливать на её худенькие плечики его вину и раскаяние… которого, кажется, и нет.

Павел наполняет себя воспоминаниями, стремясь отодвинуть пока мысль о столь нелёгком для него ответном письме.

Лиля стояла против солнца. Раскрытыми ладонями она подбрасывала, встряхивая, тёмные и длинные волокна своих мокрых волос, и они буквально на глазах менялись, становясь всё более светлыми, лёгкими, роднясь цветом и блеском с солнечными лучами, что подсвечивали их сзади. И вот уже это не девочка, до бёдер покрытая ниспадающими лучами, это какое-то неземное, воздушное существо, источающее свет. Павел, замерев, взирает на чудесное перевоплощение. А Лиля, приметив, наконец, его столбняк, вдруг срывается с места и, заливисто смеясь, устремляется в какое-то замысловатое кружение – то ли танец, то ли полёт. Её волосы вместе с тонкими загорелыми руками образуют подвижный искрящийся конус. Блики влаги и света пятнают стройную фигурку. Серебряный смех скачет по округе.

«Самые те» слова, наконец, приходят. Павел осторожно и бережно заполняет строчку за строчкой. Запечатывая письмо, чувствует себя полностью выжатым, как после трёхчасовой тренировки.

Последующие послания даются значительно легче: привычным иронично-лёгким слогом, каким сочинения писал: о своей жизни «анахорета», о зимних прелестях «солнечного Магадана», о «скорпионах в банке» – соседях по этажу и «стойких оловянных солдатиках» – приятелях по секции фехтования. При этом Павел постоянно обращался к Лиле – тепло и ласково, будто беседовали, присев на берегу, или бродили среди пышной южной растительности.

Лилька писала взахлёб, точно боясь не успеть, забыть, упустить что-то важное, – обо всём, обрушиваясь сквозь прорванную запруду каскадами впечатлений, размышлений, воспоминаний. В стремлении открыть всю душу, поделиться каждым мигом жизни, убедить: я хорошая, интересная, переживи это вместе со мной!